Конец учебного года.
В марте, неожиданно для меня, жители решили закрыть школу, для ремонта. Староста сказал, что дети должны помогать в весенних работах, и что экзамен должен состоятся в четверг, через пять дней. Я возразил, сказал, что мы ещё не все прошли, и что в соседних деревнях, ещё продолжается учёба, на что мне было строго сказано, то что вы не учили, то и не давайте в экзамен. Будет праздник и для школьников приготовлены подарки. В четверг, состоялся мой первый экзамен. Были приглашены все родители и даже были учителя из соседних школ, как же были счастливы родители, когда они слышали ответы на библейские вопросы, или то как их ребёнок читал по-русски, и тут же на литературном немецком. Учителя и родители очень хвалили меня и удивлялись как это я, за такой короткий срок, сумел достичь таких результатов. Столько похвал я не получил за последующие 24 года моей работы в школе. Я был безгранично счастлив. Я сделал все что мог, староста пригласил меня и на следующий год вести занятия, за ту же цену, но я рвался домой, к своим друзьям и братьям с сёстрами, а также к красавице соседке, чтобы рассказать об моем испытании и как жилось мне в Крыму.
Я попрощался с учениками, с дядей Исбрандом. Как не странно вёл себя маленький Абрамчик, он начал громко говорить, шутить, но все равно слезы стояли у него в глазах, и когда я хотел с ним попрощаться, то он исчез. Возможно он не хотел дать прощальный поцелуй, своему учителю. И если этот шалунишка сможет прочесть, эти строки, то пусть знает, что он всё равно получит поцелуй от меня, если не в этой жизни, так там в небесах, где не будет у него возможности скрыть свою любовь и свои добрые чувства.
В одно тихое мартовское утро, задолго до восхода солнца, когда утренние звезды ещё светились на небосводе, тащил я свои не многие вещи, по улице, и не сводил своего долгого взгляда от школы, вглядывался в тени во дворах, в надежде увидеть, хоть одно живое существо, но напрасно, все спали. Никогда больше я не попал в эту деревню и не слышал больше ни об одном жителе из этой деревни.
Два года назад я пришёл сюда и теперь дорога лежала домой на мою Родину, с 65 рублями серебра, в кармане. Это было счастье и богатство.
Медленно двигалась наша повозка, через бескрайнюю степь, в которой не было ни одного деревца или озерка, которые могли бы радовать глаз. Было тихо, и лишь поскрипывали колеса, да лёгкий топот копыт лошадок, разносились над степью. Да иногда чихали лошадки, если попадал им песок в их ноздри.
Через регулярные промежутки времени, возница приободрял лошадок, криком и те, низко наклонив головы, с бесконечным терпением, раскачивали длинные вожжи, которые тянулись от дышла к вознице. Он сидел, как и положено настоящему меннониту с правой стороны, и благодаря своим шести пудам веса, против моих четырёх пудов, я все время рисковал попасть ему на колени, так как повозка изрядно наклонилась, что было для меня не желательно. Билет стоил 2 рубля 99 копеек, у меня был с собой белый хлеб, так что я без проблем доехал до нужной станции.
Был темно и думать о дальнейшем пути было бессмысленно. Я зашёл в зал ожидания, но там было много рабочих, которые тоже ждали поезда. Их ругань, грязные и вульгарные разговоры испугали меня, и я вышел из здания.
Через несколько сотен шагов, появилось здание. Из окон, бил яркий свет. Я открыл дверь и увидел молодую пару, которая сидела у кипящего самовара, и любовно нежно разговаривала. Я поздоровался с ними и робко спросил, не видали ли где они тут немцев.
- Немцы, тут каждый день бывают, но вам бы лучше было, если вы голодны отведать чаю и бублика,- сказала миловидная и доброжелательная молодая женщина.
-Да к тому же вы можете провести ночь на скамейке.
О, как я насладился чаем и бубликом, как это было чудесно. Какие же эти русские добрые люди! Награди их Бог, за хорошие дела!
В то время, когда мой возница, пошёл в заезжий двор, чтобы поесть и отдохнуть, перед дорогой, я пошёл проститься с этой милой парой. Из вонючего придорожного кабака, так противно пахнущего вином, вышли молодые люди. Они оказались немцами, менонитами. Какие же это вульгарные грубые и хамски неприличны были люди. Ну нисколько не лучше, тех, русских рабочих, которых я встретил в зале ожидания. Они так напились, что потеряли человеческий облик. Возница попросил у меня денег, на хлеб. Какой хлеб он купил, я узнал лишь в лесу, в который мы въехали глубокой темной ночью. Была ужасная грязь. Возница потерял сначала вожжи, потом кнут, а затем и шапку.
Я терпеливо, подобрал кнут, шапку, и стал его уговаривать ехать дальше, так как хотел к утру быть дома. Но бесполезно, он завалился на сиденье и мощно захрапел. Я сильно его затряс, сунул ему вожжи в руки и строго сказал ему, что он должен ехать, но и это не помогло, тогда от отчаянья я схватил его за волосы, крича, что он должен ехать.
С свирепыми проклятьями и обещанием, перерезать мне глотку, он вытащил нож и бросился на меня. И откуда у него появились силы и резвость, одному богу известно. Несколько раз мы обежали повозку, наконец силы у него иссякли, и он снова забрался в повозку и в следующую секунду уже крепко спал.
А я стоял, сзади телеги, весь в грязи, и глядел, заплаканными глазами, на серебристые полоски на небе, сквозь которые пробивалось Луна.
И такая невыразимая тоска овладела мной, по-моему, недавно умершему отцу, так хотелось снова, хоть раз, услышать от него слова, которые он часто говорил мне:
-Мой мальчик!
А что оставалось мне делать? Юноше в 16 лет, темной ночью в бездонной грязи, не знающему дороги и с возницей, который лежал смертельно пьяным в телеге?
Кнутовищем очистил колеса от грязи и травы, сел на место кучера, и натянул поводья, предоставляя лошадям, самим искать дорогу.
На следующее день, в полдень, мы были уже в деревне. От пережитого страха в лесу, в этой темноте, грязи и сырости, мои мысли стали проявляться в стихотворной форме. Я просто не мог от них избавиться и исписал ими, один страшнее другого, всю свою толстую тетрадь, примерно такого содержания.
Совы завывание отвратительное
и пыхтят ненасытные ведьмы
И колючки путь затрудняющие
И от ярости кулаки сжались!
Но гнев сменился вдруг
Тоской неутолимой
Никто не обратил внимания на моё стремление,
Никто не показал мне путь.
Каждый спешит дать хороший совет:
«Будь красавчиком там на дне!
Принимающем бедных сирот.
Устало пройди через тёмную долину.»
Моя надежда похоронена,
Желай самой смерти тысячу раз!
Позже я начал исправлять свои стихи и так долго и упорно, пока, наконец, только осталась обложка от тетради.
