В море - 2

Константинополь. 13-ое декабря.

Сегодня утром на горизонте показался берег, а немного спустя забелели на нем двумя пятнами входные маяки Константинопольского пролива. Подойдя ближе, мы видели, как сердитые волны с разбегу набрасывались на высокий каменистый берег, стараясь достигнуть его вершины, и, разбившись в мелкие брызги, кипя и пенясь, падали, обратно, в бессильной злобе, облизывая подножие скал.

Услыхав, что видна земля, кто только мог справиться с неповинующимися ногами, выкарабкался на верхнюю палубу. Все спрашивали, будем ли высаживаться на берег, и, узнав, что на берег сойдут только несколько человек за покупками, с безнадежными лицами, грустно покачивали головами.

— Не доедем... Не... Не доедем живыми, коли не будем на землю выходить...

— Куды!..

— Разве не видно!..

Долго пришлось их убеждать, что к качке они привыкнут, что на берег, если бы даже и возможно было, нас не пустят турки, — старики мрачно смотрели, упорно твердя:

— Погубить народ не долго.

Но мы уже в проливе, и пароход, как будто его никогда и не качало, плавно идет меж красивых берегов, тесно застроенных домами с черепичатыми крышами.

Из лепящихся друг над другом домиков, вырываются, стремясь к небу, сверкая своей белизной, стройные, остроконечные минареты наверх выползло все население парохода, чтобы хоть издали полюбоваться видом земли.

Посыпались расспросы:

— А где Осман-паша живет?

Большинство спрашивало, будет ли еще качка и бывает ли сильнее, чем та, которую мы уже перенесли. Сколько верст до дна, что на дне, почему дует теперь холодный ветер, а не теплый и т. д.

Как только бросили якорь, Вася Попов, Черненков и я отправились на берег покупать хлеб для пассажиров. В город, однако, нас не пустили, и нам пришлось вернуться обратно. Для того, чтобы, попасть в город, необходимо иметь на паспорт визировку турецкого консула (визировки этой на моем паспорте не было, а у Васи Попова и Черненкова даже и паспортов не было), так что покупку хлеба мы поручили капитану.

Вечером вместе с баркасом, привезшим заказанный хлеб, пришла шлюпка, в которой, к радости своей, я увидел А. Бакунина, молодого русского врача, и фельдшерицу М. Сац, которые, желая осмотреть по пути Константинополь, проехали туда из России по железной дороге.

— Это самый и будет доктор? — спрашивали духоборы.

— Молодой какой!

— А это, значит, наша сестрица будет? — спрашивали женщины про М. Сац.

— Вот бы нашу девочку посмотрели, — говорит кто-то в толпе.

Вслед за ними пришла шлюпка с Николаем Зибаревым.

Это — молодой еще духобор, пользующийся большим уважением и доверием общества. Он был послан в Англию для выяснения некоторых вопросов. Так как вернуться в Россию он не имел права, то для того, чтобы ехать вместе с своей семьей, должен был сесть к нам в Константинополе.

С ним приехал человек в сильно потрепанном пальто и совершенно вытертой барашковой шапке, из-под которой спускались длинные, прямые волосы.

Нервное лицо его с большой бородой, задергалось, прежде чем он начал говорить, а длинные руки, которые он держал в карманах, все время что-то там беспокойно перебирали.

Он из сектантов — штундист, попал в России под следствие за распространение ереси и просил, чтобы ему разрешили уехать за границу. Но, добравшись до Константинополя, он застрял тут и, случайно познакомившись с Зибаревым, пришел сюда просить, чтобы его довезли до Америки.

— С голоду помираю тут, верьте совести, — сказал он, заикаясь от волнения при мысли, что ему могут отказать, и глядя жалобными глазами из глубоких впадин.

Я не видел причины отказать ему.

От радости он заморгал глазами, собираясь плакать, и, смутившись, неловким жестом подвигал шапку то на лоб, то на затылок, приговаривая:

— Ну, теперь слава Богу... Ну, теперь спасибо...

Вокруг Зибарева уже толпился весь пароход, а худая иссохшая женщина, мать Зибарева, обнимала его слабыми, старческими руками, и оба они плакали. У всех окружающих были растроганные, радостные лица. Зибарева все любят, и всякому хотелось поздороваться, поцеловаться с ним.

Другая толпа собралась около странника, который рассказывал им свои похождения, а духоборы, расспрашивая его, старались выяснить себе, насколько этот человек близок им по своим взглядам на жизнь и религию.