Так бедный сын начал таять, вдали от родных, не сознавая своей опасности. Бывшая казенная прислуга сына, его денщик, просил сына полечиться, временно не выходить из дому, но он, как честный служака, не хотел и слышать об этом, что и привело к роковой развязке... И вот ночью как-то сын почувствовал себя плохо, денщик уже собрался спать, как вдруг слышит какой-то стук в двери, он сейчас же обратил внимание и, подойдя к дверям, застал моего бедного сына повисшим всей тяжестью тела на ручке двери, которой он и стучал, ища помощи, но кричать по слабости не мог. Сейчас же денщик поднял его и, едва доведя до кровати, уложил его, как послышалось в груди какое-то xpипениe и клокотание, кровь хлынула горлом, отчего сейчас же сын лишился чувств. Растерянный денщик побежал за начальником юнкерского училища генералом Лайминг, чтобы просить помощи. Генерал сейчас же прибыл, дал сыну фельдшера и окружил его чисто отеческой заботой. 24 сентября утром я получила телеграмму: «Коля болен». Надо было подумать, что сделалось со мной, когда я прочла эти слова, сердце как бы упало у меня, и я долго оставалась неподвижна: внутренний голос говорил, что дело серьезное. Надо было скорее собираться в дорогу, а тут слезы так и душили меня. Вечером муж провожал меня. С невыразимо тяжелым чувством поехала я в Москву. Между тем, сын мой, извещенный о моем приезде, хотел замаскировать свою болезнь, чтобы не огорчить меня, но силы оставили его и не дали привести в исполнение его искреннее желание. При встрече с сыном радость наша была неописанная, мы расцеловались, но, вглядевшись в него, я испугалась, увидя его изнуренным. Он хотел много со мной поговорить, но у него не хватало сил. Среди нашего разговора он вдруг, ища утешение во мне, спросил меня: «Мама, как ты думаешь, скоро я буду здоров?» На это я уверяла его, что он скоро поправится, и мы опять поедем в Одессу.