В 75-ом считанные советские семьи просачивались в США. Большей частью в Нью-Йорк и Калифорнию. Мы знали пару десятков семей. Одна из них запомнилась тем, что они везли письмо известнейшему американскому сенатору, кандидату в Президенты, Бэрри Голдвоттеру. Сенатор возглавлял врагов СССР со знанием дела, он был из генералов.
Наши письмовладельцы гордо объясняли нам, что сенатор их родственник, происходящий из винницких Гольдвассеров, которых вывез в Америку их прадед, Герш Самуил еще до Революции. Уж такой влиятельный родственник в США! Стоит только заикнуться! - говорили они с придыханием. А они – ветвь его сестры, Рахили, оставшейся на Украине.
И через три недели после высадки в Лос Анжелесе, Гольдвассеры отправили письмо.
Что было дальше описано законом непредвиденных последствий. На бедных эмигрантов неожиданно наехали агенты ФБР. Мы все жили близко друг от друга, и такое событие внесло значительное оживление в нашу тихую среду, до смерти испуганную новизной.
Агенты ФБР все поголовно в зловещих черных зеркальных очках, черных костюмах и белых рубашках с галстуками оккупировали квартиру и сделали тщательный обыск. Семью допрашивали одновременно несколько спецов со знанием русского.
Бедные родственники, несколько заикаясь, потом рассказали нам, что им под угрозой серьезных последствий запрещено даже упоминать имя Голдвоттер.
Бэрри Голдвоттер был лидером старого американского консерватизма. А этот кондовый консерватизм носил затаенный, но весьма сильный христианско-антисемитский привкус. К счастью, электорат отверг Бэрри, его поражение на выборах стало самым убедильным в истории США. Голдвоттера со времнем турнули и из сенаторов, и его сменил Джон МакКейн, тоже из военных, но просто глупый.
*********************************
Мы возвращались из эвакуации в Сибирь в 1944-м. Мне было семь лет. Кое-что помню.
На закопченых железных дорогах царил хаос, поездов нехватало, расписаний тоже. Никто ничего не знал и, когда поезд останавливался, все бросались заполнить большие жестяные чайники кипятком – на всех станциях на грязные перроны были выведены краны с крупной закоптелой надписью «кипяток». Водонабор производился с максимальной скоростью, толкотней и руганью – никто не знал сколько поезд простоит.
В состав нашей семьи входили неграмотные дед и бабка. На одной из станций бабку побили и она остала от поезда, дед ее потом нашел и догонял нас товарняком. Но бабка свихнулась от переживаний. Она была совсем деревенская.
По приезде в Москву пришлось ее сдать на Канатчикову Дачу, то-есть в сумасшедший дом, где она и осталась до конца жизни.
Остальные мои родственники страдали стандартной российской проблемой – где жить. Одна тетка устроилась на фабрику в Мамонтовке, где ей дали комнату в общежитии. Она была одна – муж погиб в войну. Вторую, тоже незамужнюю, взяли на строительство МЗМА, тогда только начинавшееся, ей тоже дали комнату в общаге прямо в кузовном цехе.
Мои родители из Москвы не уезжали – забронированный отец работал на оборонку. Так что у меня было жилье вместе с родителями. Девятиметровая комната на троих в старинной коммуналке на площади Пушкина.
А вот дед оказался бездомным. Он попеременно ночевал у одной из дочерей, скитаясь по Москве и области. Но у него была потрясающая специальность – он мог шить! В то время по карточкам выдавали штаны и рубашку раз в три года. А Красная Армия слала из Европы отрезы материалов, невероятно ценившиеся. И мой дед устраивался шить к счастливцам с отрезами на костюмы и пальто. Обычно это были генералы, министры, крупные актеры, имевшие достаточно жилплощади и рваных, чтоб поселить деда и обеспечить ему жратву и рабочее место.
Дед селился к заказчикам иногда на год-полтора, обшивая всю семью. Навещая нас, он рассказывал про жизнь очередного счастливчика, из которых мне запомнился певец, бас, Дермидонт Михайлов. В то время солист Большого и любимец единоутробного. Так я стал приобщаться к культуре.
Но дед старел, да и жить становилось лучше и веселее, по словам великого вождя. С заказчиками появились трудности. Тогда дочери моего деда съехались на общее собрание, что делать с папулей. И решили деда женить на жилплощади. Я помню некоторых претенденток на руку мастера-портного. Мне не хотелось иметь таких родственниц. Но жилплощадь! Мы устали от деда, спавшего у нас на обеденном столе – другого места не было.
Но дед, несмотря на неграмотность, был весьма разборчив в женщинах. И от последней жилплощадной претендентки, сердце которой он явно покорил, он упрямо отказался. Я ее я помню – она была очень толстая.
Так до конца жизни дед кочевал от одной дочери к другой. И умер в 96. Но до этого он научил меня плавать, используя старинный метод обучения – он отвез меня на своей спине на середину глубокого пруда в Люблино и там сбросил, наблюдая, как я буду выбираться.
И я поплыл! И всю жизнь плыл над омутами, противными водорослями и жирными пиявками, облизывающимися на мое полненькое тельце.
*********************************
Когда невероятное случилось, и меня взяли профессиональным изобретателем в растущую калифорнийскую фирму, мне сразу же дали новый аппарат довести до ума. Так американцы проверяют на вшивость. Через три месяца я его довел до такой степени, что этот полутонный кусок железа выставили на международную выставку, где все понимающие обязательно хотели его купить.
В следствие чего меня сделали начальником инженерного отдела и эту фиговину запустили в массовое производство. Мы продавали их с бешеной коростью, мне в голову не приходило, сколько любителей этих штуковин было в мире. Тогда все дружно бурили на нефть и газ.
А потом случилось ужасное – закон подлости сработал! Один за другим искалеченные железки возвращались к нам на ремонт и переделку. Я рассматривал этот ужас, пытаясь понять, чего ему нужно, чего он ломается! Но всё выглядело как надо, и когда мы пробовали поломать эту фигню в цеху – стены дрожали, а она не ломалась!
Это была та самая инженерная загадка, которая, порой, топит фирму. Ко мне подключились самые дошлые и сам Джордж, наш Президент и выдающийся инженер. Мы шевелили мозгами во всех направлениях, пытаясь что-либо понять. Напрасно. Инженерная тайна.
И тогда Джордж предложил нечто, чего я в то время понять ну никак не мог. Он предложил заменить несколько внутренних деталей черного цвета на такие же желтого! На работу этого уродства они никак не влияли, но, объяснил Джордж, заказчики увидят сразу, что мы что-то сделали. Мы выиграем время!
И он послал меня по всей Америке посмотреть не увижу ли я в работе в чем там дело. И где-то в Оклахоме до меня дошло, что происходит. Закон «Если есть худший вариант, то именно он случится» сработал безотказно в этом случае. Рабочий буровой мог сделать правильно, но мы ему дали возможность СДЕЛАТЬ И НЕПРАВИЛЬНО тоже. И он всегда и везде делал неправильно.
Мы быстро организовали центры по всему миру, где возможность неправильности полностью устранялась. Изделие было спасено и стало стандартным во всем мире. До сих пор. Фирма процветнула.
А я получил наглядный урок закона «Если есть худший вариант, то именно он случится».
По русски говорят – рассчитывай на дурака!
