Минул год, проведенный в детском доме, и я стала тут уже своей, но стержень, смысл моей внутренней жизни составляло горячее стремление не утратить ничего из прошлого, сохранить с ним связь. Главным делом и главным средством выполнения этого стремления было, конечно, ученье. Оно всегда давалось с легкостью. Вначале я ходила в заречную школу-семилетку (Заречьем называлась наша часть города, простиравшаяся за речкой Тезой). Ребята в классе относились ко мне хорошо, как и ко всем детдомовским ученикам, а одна девочка очень хотела подружиться со мной поближе и все приглашала меня к себе домой. Внезапно она тяжело заболела и вскоре умерла. В последние дни своей жизни она передавала мне просьбу прийти к ней, а я не пришла - боялась. Не пошла я и на ее похороны, очень боялась покойников. Я впервые видела покойника именно тогда. Не знаю, кто это был, и почему я пришла в зал, где на возвышении стоял гроб в зеленых еловых ветках. Помню только смешанный с непобедимым любопытством ужас, заставивший меня взглянуть на то, что было и безусловно не было человеком в одно и то же время, и тотчас бежать, скрывшись за спинами собравшихся.
Каждый человек помнит, наверное, тот страшный момент, когда он впервые понял, почувствовал до самого кончика души, что такое смерть. Со мной это произошло еще когда мы жили в Кремле. Мне было лет шесть-семь. Поздним вечером мы улеглись спать. В соседней комнате за неплотно закрытой дверью взрослые говорили о чьих-то похоронах. Я не вникала в содержание их речей, но вдруг страх пронизал меня до самой глубины: ведь это будет со всеми и это неумолимо. Мы все умрем - и я и Валя с Ремом, и Дима, и мама с папой, все решительно. Это было невыразимо страшно и холодно и долго терзало меня еще и в юности, а потом совсем оставило. Однажды мама в письме из лагеря написала мне. что страх смерти - обычное юношеское мученье, а потом приходит чувство, что со мной-то это будет не скоро, может быть, никогда.
Мамины письма из лагеря! Они составляли очень важную часть нашей жизни в детдоме, были свидетельством того, что не всегда так было и не всегда так будет. Мама писала нам много, всем по отдельности. Вале - чаще всех, что определялось, наверное, не только тем, что его она особенно любила, но и тем. что он был самым аккуратным ее корреспондентом. Непохоже, чтобы маму ограничивали количеством писем, их было много. Толстые стопки разнообразных листочков долго у меня хранились, и только нелепая мысль, что ничего не надо хранить, что каждый новый кусок жизни зачеркивает прежние, заставила меня в один прекрасный день уничтожить хранимые лет двадцать пять письма мамы и письма ко мне Левы Разгона, писанные из лагеря и ссылки. Так и пропали те разнокалиберные листочки, исписанные похожим на мой четким красивым почерком мамы. Сохранился один только маленький листочек, на котором маминой рукой переписано стихотворение Саши Черного:
"Если летом по лесу бродить,
Слушать пенье неведомых птиц,
Наклоняться к зеленой стоячей воде
И вдыхать острый запах и терпкие смолы,
Так все ясно и просто..."
Свободное копирование
