Памир

              «Памир» был стареньким, но еще довольным сильным мерином-тяжеловозом, солового окраса, с лысиной со лба  на  всю морду, с длинной светлой гривой и хвостом. Он находился на службе при свинарнике подсобного хозяйства войсковой части уже много лет. Он возил на телеге корм для свиней из солдатской кухни в свинарник и забитых на мясо свиней на  солдатскую кухню полка. Иногда его брали офицеры, чтобы перевезти навоз на свои огородики.

Работа несложная и он давно выучил путь и туда, и обратно. Если бы не крысы около бочек с отходами у столовой, которых он боялся, его наверняка можно было бы пускать на перевозку без кучера.

            Мне было лет десять-одиннадцать в то время, и мы с пацанами ходили с рогатками охотится на крыс к столовой. Крысы были жирные бегали медленно и никого не боялись, роясь в отходах и лениво перебирая еду. Если мы близко подходили к ним, шипели и показывали зубы, но могли и кинуться на подошедшего, обороняя свою «столовку». С ними никто не боролся,  и они свободно жили под дощатым помостом навеса около столовой, нарыв нор. Убить крысу было трудно, и даже при попадании в голову, они чаще уползали под помост. Отравленную приманку они не трогали. Зачем, когда рядом море вкусной и жирной еды?

           Солдат кормили в основном кашами с подливой из свинины, чаще пшенной и «шрапнелью», так называли перловую кашу. Ну, и конечно, жирный суп, щи или борщ с плавающими кусками сала. Мясо съедали ,естественно, «дембеля» и «старики», а "салагам" доставалось сало. Если солдат украинец,  белорус или русский, то ребята ели и сало, а вот призывники из Средней Азии - мусульмане, свинину не ели, вера не позволяла, но кто в то время при Союзе на это обращал внимание….

  Отощав, через месяц-другой, и они начинали есть и борщ и каши с подливой, выкидывая сало. Отходов, поэтому, накапливалось много, жирных, с кусками сала и черного хлеба, и их возили на Памире в свинарник в двухсот литровых металлических бочках  и этим кормили свиней, ничего не добавляя. Свиньи опять вырастали жирными,  с малой прослойкой мяса и все повторялось по кругу. Если бы откормом свиней занимались профессионалы, то  добавляя сенную труху, комбикорм, а летом скошенную траву, можно было вырастить отличных "бекончиков", но этим занимались обычно штрафники-солдаты, которые, к тому же часто менялись.

         Как-то, надолго поставили служить щуплого солдата–узбека, который плохо говорил по-русски, но любил животных и мерина. Вот тогда я, зимой, и познакомился с ним и Памиром.

 С моей помощью узбек довольно быстро освоил русский язык, а то и поговорить мы не могли.

Узбек часто пел какие-то грустные песни на своем языке, когда работал или ехал на телеге за отходами. Когда я попросил перевести песню на русский язык, он не смог, но сказал, что по своей родине скучает и о ней поет.

Памир его тоже любил и слушался, и хотя с ним он говорил что-то ласково на узбекском, мерин понимал его. Ласку все понимают!

Керим, так звали узбека, перестал совать мундштук  Памиру в рот, запрягая, но Памир все равно слушался его голоса и вожжей.

       Не знаю, почему убрали Керима, но как-то,  летом уже, я пришел и встретил там сердитого, крепко сбитого, маленького ростом и злого на весь свет солдата, со споротыми лычками ефрейтора. Ругался матом на всё и всех:  на стены свинарника, на погоду, на свиней, на упряжь,  и почему то, больше всех -  на Памира.

 Мало того, он бил свиней и Памира.

Памир стал грустным и непослушным, он видно скучал по Кериму. Когда приходил я , он оживлялся и тянулся ко мне своим мягким храпом, ласково щекоча губами мое лицо. Я приносил ему травы и сена, хлеба, и он с удовольствием ел принесенное лакомство.

       Однажды этот солдат начал запрягать Памира и стал совать ему мундштук в рот. Памир, отвыкший от этого,  не открывал рот,  и солдат со всей силы ударил его кулаком в храп,  пробил насквозь его губу и повредил конскими зубами свою руку – рассек свой кулак до кости! После чего, зажав рану, начал пинать коня в живот и ноги. Я еле оттащил этого зверя! Он собрался и ушел в санчасть.

Памир стоял  ничего не понимая и моргал глазами из которых текли слезы, стекая по морде. Изо рта сильно текла кровь, темными струйками стекая на землю. Я стоял и плакал, до чего мне его было жалко. Успокоившись, промыл чистой водой рану. Кровь остановилась, но натекла целая лужа. Дал коню попить воды. Памир тревожно всхрапывал и все смотрел туда , куда ушел его мучитель.

Через час, вдруг, пришел Керим. Я очень обрадовался, не зная,  что делать с конем.

Все ему рассказал и Керим,  причитая что-то, начал перевязывать Памиру кровоизлияния и ссадины от ударов на ногах. Принес марганцовки и промыл рану на губе коня, все время повторяя:«Какой звер, какой звер»!

Памир успокоился и Керим рассказал, что Аллах наказал нечестивого,  у него перебиты сухожилия и его увезли оперировать в госпиталь в Лиепаю, а Керима командир приказал вернуть в свинарник до конца службы.

Я был рад и Керим тоже, потому-что над ним издевались в казарме.

Губа у Памира заросла, но он почти перестал есть и стал вялым, видно удары сапогом в живот не прошли даром. Мы с Керимом пытались его лечить, но безуспешно, он слабел. И однажды, придя в свинарник, я застал Керима плачущим.

Сердце защемило от предчувствия беды.

- Где Памир? – спросил я его

- Нет Памир! Калбаса увезли! – ответил Керим.

- Как на колбасу?! – закричал я.

- Сафсем плахой стала и увезли! Всё Памир панимала и плакала, кагда пращалася  са мной!

Мы сидели вдвоем и плакали. Потом долго молчали.

Так я потерял друга, Памира...