Лето

Наладился контакт с внешним миром. Мы давно хотели посадить овощи на своем участке, и нам на самолете доставили семена. Я вскопала огород за нашим домом, сделала высокие грядки. Местные женщины, которые ходили к Волге, показали мне, как надо сажать в этой местности,  летом сухой и жаркой. Сажать надо было в ямках. Водопровода не было, воду привозил водовоз на лошади, норма по два ведра в день. Этого не хватало, и мне приходилось таскать по восемнадцать ведер из реки в высокую гору, пока не провели временный водопровод. Трубы шли по поверхности земли прямо из Волги. Никакой очистки воды не было.

В это время у нас поселилась Шура, беженка из  Белоруссии.  Шуре было 20 лет, она была глуховата, так как не один год работала ткачихой: ткацкие станки были очень шумные. Она любила ткани и знала, как с ними обращаться.  Она отбелила и отгладила все постельное белье. Привела в порядок папины костюмы, но он ходил в гимнастерке и сапогах. Шура была знакома со всеми в ОРСе (Отдел рабочего снабжения) и как-то сообщила:

«Привезли чулки».

На деревянные бобины был намотан пронзительного цвета розовый трикотаж крупной вязки. Давали по одной паре: отрезали по два чулка в соответствии с ростом. Эти мешочки зашивали с одной стороны.

Два года не праздновали мой день рождения. Было совсем не до этого. Но этим летом у нас был уже и свой дом, и огород, и друзья, которых хотелось пригласить. Мне исполнялось пятнадцать лет, и я привлекла к организации праздника Шуру. С огорода мы снимали каждый день по ведру помидоров и по ведру огурцов, были арбузы и тыквы. Шура переживала:

«Виктор Васильевич, нам нужно мясо, нужно попросить».

Утром мы услышали два выстрела, около нашего дома. Выбежали на улицу.  Папа стоял с охотничьим ружьем:

«Собирайте шпаков».

Шура вышла с тазом, воробьев было сорок штук, это за два выстрела дробью. Воробьев мы ощипали и несколько часов тушили в духовке, чтобы кости размягчились. Мать Нонны и Виктора, Антонина Филипповна, сокрушалась, что кавалеры пойдут в гости без цветов, степь у их дома давно отцвела и высохла.  Вокруг дома рос только чертополох и переросший сухой укроп. Ребята хотели соорудить букеты, но Антонина Филипповна не разрешила. Был красивый солнечный день, гости пришли рано. Мы сразу выставили воробьев. Ребята закладывали в рот по целой птичке. Я охотничьи трофеи не ела. После жаркого выпили огромный чайник морковного чая с тыквенными оладьями и вареньем. Праздник удался.

Если в начале войны в Тагиле была мука, и мы жарили пирожки, то в Сталинграде с мукой, хлебом и сахаром было плохо. Хлеб был не черный и, конечно, не белый, а рыжий, из кукурузы и жмыха, он мгновенно черствел, и становился таким жестким, что у всех, кто его ел, кровоточили десны. Что нам было доступно, это семечки. В город ходил поезд. Мы в город на рынок, без билетов между вагонами. Нонна рассказывала, что меня один раз прищемило, и Виктор ей сказал, что у меня теперь будет расти горб. Один раз на рынок я ездила с папой, он надеялся купить болты для самолета. Не помню, купили ли мы болты, но зато помню, что привезли старинное зеркало без фацета. Женщина, которая продавала зеркало, сказала:

«Это из бабушкиного дома, дома теперь нет, как и моей квартиры. Сейчас живу в землянке».