Даже в те далёкие пятидесятые годы, в местах не столь отдалённых, процветала частная перевозка людей через водные преграды. В Троицко-Печорске, например, перевозом через широченную Печору с бесконечными пароходами, катерами и плотами, этим занимался спецпоселенец из Литвы по фамилии Библис. Имени его мало кто знал. Он был одиноким, высоченного роста, крепким и молчаливым мужиком. Его пальцы на руках были толстыми, как «Краковская» колбаса и шершавыми, как рашпиль, а губы обветренными и потрескавшимися. И в селе, когда у какой-либо дамочки вдруг вскакивал прыщик на губке или трещинка, её ждал неизменный вопрос: «Ты, что, с Библисом целовалась?»
Официально он числился работником одного из лесоучастков для перевозки сплавщиков на работу и с работы – утром и вечером, но перевозил он не только рабочих своей конторы, а и всех желающих, и, практически, круглосуточно, но… уже за мзду. Брал литовец десять копеек с живой души, коих в его «баржу», в купальный сезон, скажем, набивалось до полутора десятков.
Иногда с целью искоренения «капиталистической заразы» – предпринимательства – местные власти обязывали литовца перевозить, всех без исключения, жителей Троицка за некое, чисто символическое увеличение его зарплаты, чему тот был несказанно рад. Ведь тогда он начинал, попросту, филонить, например, всегда оказываться на том берегу, где не было людей или у него внезапно ломалась бабайка и тому подобное. И люди скрытно платили ему те же десять копеек. И зарплата, пусть даже невеликая, но с плюсом «доплаты» – это уже было не плохо…, и не только для спецпоселенца.
Через Мылву – перевозили все, у кого была лодка, а также, если её направление было попутным. И, как правило, бесплатно. Потому, как ширина её в навигацию была не более двадцати-тридцати метров. И брать с соседа деньги, жаждущего насобирать грибов или ягод в зареченском лесу, всё равно, что усталой бабке, поставившей на попутную подводу хозяйственную сумку, заглядывать в кошелёк.
А вот в период весеннего паводка, когда в низовье Печоры, на каком-либо повороте её русла, образовывался затор, а все реки, речушки и ручейки, ничего не подозревая, как положено, впадали в неё, случался грандиозный разлив, сравнимый разве что с Великим потопом. Вот тогда-то и начиналось наше время. Время пацановского перевоза. Через огороды, поля, улицы, затопленные на полметра, метр, а где и на два с половиной метра мутной водой мы перевозили родителей, знакомых и незнакомых людей, спешащих на работу или с работы. Со знакомых и родных денежек мы, конечно, не брали, но незнакомец…, пять копеек, как в клубе на детском сеансе, «отдай и не греши».
На лодке, которую мы обычно заимствовали на паводковое время у соседа Сергея Марковича, Лёник (мой брат) и Карась (мой однокашник) – поскольку были одинакового роста – сидели на паре бабаек* (по веслу в руках). Они гребли. Я же (на полголовы выше их) сидел с рулевым веслом на корме – рулил. А, главное, смотрел в оба, чтобы не налететь на плывущее бревно или, тем паче, на лодку, катер или крутую волну от него. Гребцы же этого видеть не могли – они сидели спиной к направлению движения. Женщин, к примеру, такая картина умиляла, и нередко, они за это переплачивали. А что делать? This is my business!
Как-то, весной, в период паводка, к нам в лодку попросился сам дядя Миша. Михаил Мягинин. Ссыльный. Уголовник.
Чем он был знаменит?
Во-первых, столярным мастерством.
Мебель лучше его в посёлке никто не изготавливал. Из любого материала, что угодно мог смастерить. Это сейчас у столяров электрические фрезёры, и лобзики, лазерные линейки и разметчики, чертежи с компьютера, а тогда, что дядя Миша нарисует химическим карандашом, то ножовкой, стамеской да рубанком и исполнит. И ещё как! Планка с планкой, брусок с бруском соединит так, что соединений ни за что не разглядеть…, словно сросшиеся веточки, смотрелись.
Во-вторых, храбростью и отчаянностью.
Никого не боялся – ни мельтонов*, ни паханов*. Чуть что, за топор или лом, или другую, какую железку хватался, и на обидчика. Останавливали кодлой. Как коня. А после…, зла не держал, смеялся даже.
Невысокого роста, коренастый с широкой, как доска, ладонью, мог один на разборку пойти и целым вернуться. Когда-то давно, по молодости (восемнадцатилетие в неволе справил, о чём говорили наколки: «роза в руках» – на плече, а ниже аббревиатура СЛОН, расшифровывающаяся, как – «с малых лет одни несчастья»), побил кого-то из деревенского начальства, а тот от побоев скончался и получил дядя Миша сталинский срок – двадцать пять тюремных лет. Часть срока отсидел, остальные, заменили ссылкой. Работал в мастерских пристани, неофициально женился, собираясь, после окончания срока, расписаться со своей незаконной женой, официально.
Получив паспорт, как человек, уехал на родину – родных повидать и назад вернуться. Не получилось... В первый же день за столом (застолье было организовано по поводу приезда), кто-то из гостей чем-то обидным обозвал его. Дядя Миша взял нож со стола и всадил по самую рукоятку тому баклану*. Расстреляли.
– Здорово, мужички! – Поприветствовал он нас, остановившись перед лодкой. – До Абара подбросите?
Мы, бурно согласились. Ещё бы! Такой пассажир.
Правда, иногда, «такие пассажиры» ни копейки не давали, но бывало, что и переплачивали… и весьма. Однажды, один пьяный сплавщик весь рейс, так раскачивал лодку, что мы едва не посыпались из неё, зато потом вместо пяти копеек три рубля отвалил. «За характер…». И мы ему, конечно, всё простили. Пьяный дядя…, что с него взять?
Садясь в лодку, дядя Миша сразу протянул мне десять копеек, вместо пяти. «Чтоб грело…». Принимая их, я подметил на тыльной стороне ладони его правой руки, изображение оленя на фоне заходящего солнца, а ниже волнистую линию из колючей проволоки, а под ними надпись: «У Печоры – два берега…».
Заметив мой любопытный взгляд, он вдруг достал ещё две монеты по десять:
– А ну, деловые, чтоб не плыть голяком*, заморочку вам предлагаю. Уши навострите! – Обведя нас взглядом из-под бровей, он продолжил: – У Печоры-реки два берега, четыре пути. По какому идти?.. Разгадаете, каждый по синтику получит.
– А, если нет? – На всякий случай, спросил я.
– Не борзей*!.. На нет, и суда нет! – Ответил пассажир. – Я же вам отдал положенное. И даже сверх того. Что тебе ещё надо, босота*?
Он вперился в меня взглядом. Я опустил глаза и тихо пробурчал:
– Ничего. Я же не за себя… нас уже обдуривали. Знаете, сколько? Мы гребём-гребём, а нам говорят, что потом, на обратном пути отдадут. А я-то старший…
Моя жалобная тирада подействовала.
– Ты, если что, глотам* этим скажи, что меня позовёшь.
Тут встрял Карась:
– А, про какие пути Вы спрашиваете, дядя Миша? Про зимники, что ли?
Мягинин обернулся к нему.
– Тебя как кличут, маленький?
– Вова. – Смущённо ответил Карась.
– Вот ты, Вова, на этом берегу живёшь. Так? – Карась кивнул головой. – Воот. Ходишь, куда хочешь. Дорожка-то знакомая. А через разлив переехал, уже Абар…, не Затон. И там свои дороги. Так? Вот тебе, уже два пути получается… на двух берегах. А, если…
– Аааа!.. – Восторженно перебил его Лёник. – Я понял. Вниз по Печоре надо идти. Легче всего. Грести не надо. Плыви себе, плыви.
Нам с Карасём пришлось удивиться. Как он «дотюмкал» до этого!
– О, молоток, кореш! С понятием. – Похвалил Мягинин. – Но ответ не годный.
Мы горестно ахнули. Лёник же, не сдавался:
– Тогда, этот берег. На том же неизвестно что, а здесь нам всё известно. Иди куда хочешь. – Он сделал паузу и тут же задумчиво продолжил: – Хотя, на том берегу Печоры мы ещё ни разу не были…, мне один дядька говорил, там росомахи водятся!..
Дядя Миша, усмехнувшись, отрицательно покрутил головой.
– Один путь остаётся… – Обречённо произнёс я. – Вверх по Печоре…, против течения. Тяжело, зато, провериться можно. Мускулатуру натренировать.
– Не-а… не то, пацаны. Не то. Сложным для вас оказался этот воробышек – замочек, то есть. Не раскрыть вам его. Но… гребков десять ещё в запасе у вас есть.
Отмерянные нам гребки, мы проплыли молча. Каждый думал о своём. Я, к примеру, думал, что дядя Миша просто надул нас. Подшутил над нами, да и всё.
Вскоре лодка уткнулась носом в крутой берег Абара. Мягинин встал со скамейки, спрятал монеты в карман.
– Хотел вам отдать. – С сожалением произнёс он. – Но… уговор дороже денег.
– Мы же, все пути назвали, дядь Миш! Четыре, как Вы и сказали.
Мягинин, уже одной ногой ступивший на землю, обернулся.
– Опять ты выступаешь*…, старший. Вы же не «назвали» нужный путь, а засветили четыре мной обозначенных. – И уже, выбравшись на берег, ответил: – Запомните, мужички! Хорошо запомните. На всю жизнь. Идти надо не по знакомому или не знакомому пути, по течению или против…, это – бодяга* всё. В жизни надо идти по правильному пути. Поняли? Только, по правильному! – И, глубоко вздохнув, добавил с выдохом: – …, как оказывается.
Я тогда не очень понял смысл слов «правильный путь» и совсем не понял последних слов на выдохе. Но с годами, частенько вспоминая тот рейс, туманный смысл тех мягининских слов, мне становился всё яснее и яснее…, и, всё чаще и чаще сейчас, я произношу на глубоком выдохе, так мне понятные и простые слова – «…, как оказывается».
Пояснения к тексту:
бабАйка – весло с уключины.
баклАн – хулиган, начинающий преступник.
бодЯга – пустота. Разводить бодягу – заводить пустой разговор.
борзЕть – наглеть.
босОта – то же, что и баклАн.
выступАть – вести себя вызывающе.
глОт – жмот, скряга.
голЯк – бесполезно, бессмысленно.
мельтОн – милиционер.
пахАн – главарь, авторитет.
сИнтик – десятикопеечнвя монета.
На фото – перевозчики: сл/нп – мой брат Лёник, Витька Шукшин (иногда он присоединялся к нам) и Вовка Красиков.
Фотографировал я, поэтому меня нет на снимке.
Свободное копирование
