Как я стал вожатым

После окончания курсов нас распределили по московским районам. Мы с Вольновой попали в Бауманский.

Завом райбюро пионеров был здесь Павлик — так его все звали. Этот веселый парень, никогда не снимавший кепки, со всеми был на «ты», и любимое слово у него было «поддерживаю».

Когда Вольнова доложила ему свой план действий, который составила заранее, Павлик весело сказал:

— Замечательно. Поддерживаю. Действуй!

И она принялась действовать. Отправилась в лучшую опытно-показательную школу имени Радищева, взяла списки учащихся, отобрала отличников, в первую очередь детей коммунистов, и предложила им записаться в отряд.

— Кому же, как не вам, быть пионерами? Дети коммунистов должны быть примером для детей беспартийных родителей.

А учителям сказала:

— Всех ребят мы сразу охватить не сможем, я отберу тех, кого сочту нужным.

Так она создала пионерский отряд весьма разумно, действуя, как всегда, строго логично и продуманно.

Я же, как неисправимый романтик, поддался стихийному влечению сердца. Понравилось мне, что где-то в районе, в каком-то Гороховом переулке, в школе, которая держала рекорд по количеству разбитых окошек, собрался самостийный пионерский отряд. Совет отряда написал Павлику письмо, требуя прислать вожатого, «какой у вас самый лучший, а то не примем».

Вот к этим дерзким ребятам я и явился.

Школа оказалась непривлекательной, обшарпанной.

Переулок кривой, с выбитым булыжником. В начале его, у Садово-Черногрязской, стояли черные, закопченные котлы для варки асфальта, и около них, одетые в грязное тряпье, копошились беспризорники.

Учителя встретили меня неласково.

— Мы считаем организацию отрядов при школе нецелесообразной, — сказал завуч, — будет отвлекать учащихся от занятий.

А ребята — еще круче.

— А почему ты пошел в вожатые? — спросил серьезный паренек, не умеющий улыбаться.

И десятки любопытствующих глаз уставились на меня со всех сторон.

— Да мне само слово понравилось. Важное, уважительное такое: вожатый, вожак.

— Расскажи о себе. Кто такой и почему к нам послали?

Пришлось рассказать о своем комсомольстве. Об участии в борьбе с бандитизмом. О том, как создали мы первые ячейки на селе. Как боролись с кулаками. Как с оружием в руках добывали спрятанный ими хлеб, снабжая голодающую Москву. А потом по призыву Ленина «Учиться, учиться и учиться» приехали в столицу на учебу по комсомольским путевкам.

— Подойдешь в вожатые. Давай голоснем, ребята!

— Нет, постойте, — заявил я, — теперь расскажите, кто вы такие. Может, вы мне не подойдете.

Ребята были озадачены.

— Костик, давай… Ты председатель совета отряда, тебе первому. Котову слово!

— Я сын рабочего, — сказал Костя.

— А мать — торговка! — тут же добавила девчонка, стриженная под мальчишку, и какой-то паренек показал жестом, что ей нужно отрезать язык.

— Ну и торговка, что же тут такого? Нам жить нечем.

Отца моего беляки зарубили под Воронежем… Вот мать и торгует. У Перовского вокзала, в обжорном ряду, студнем… Кому нужно — пожалуйста!

Дружный хохот покрыл эти слова. Но сам Котов не улыбнулся.

— А ты кто? — спросил я стриженую.

— Я вожатая звена «Красная Роза», Маргарита.

— Бывшая Матрена, — пискнул узкоплечий, большеголовый мальчишка и тут же присел, получив от девчонки щелчок в макушку.

— Ну да, буду я еще носить поповское имя. Мне его без моего согласия дали. Хочу — и буду Маргаритой, и никто мне не запретит! А кто назовет по-старому, тот получит!

— Она вожатая, потому что у нее мать вагоновожатая! — пискнул опять паренек и спрятался под парту.

На все эти шутки снисходительно поглядывал важный, толстый пионер в очках.

— Уйми своего Игорька, доктор! А то мы ему живо ежиков наставим.

— Почему он доктор? — спросил я. — Потому что в очках?

— У него отец тоже доктор.

— Доктор паровозов, — важно ответил толстяк.

— Просто слесарь по ремонту паровозов, это он важничает! — закричали девчата.

Выяснилось, что доктором прозван Ваня Шариков, вожатый звена «Спартак».

— У нас две Раи — одна маленькая, другая большая…

Вот она, самая толстая. Из нее маленьких две получится.

— Рая-маленькая сама пришла, а большую папа привел.

— Чтобы похудела!

— Чтоб ее коллектив воспитал, а то она очень рыхлой растет… Одни мечты и никакой инициативы. А теперь время не то… не для таких.

— И две Кати у нас — одна беленькая, другая черненькая.

Всех я в тот раз не запомнил, конечно. Народец, как видите, разношерстный. В основном дети городской бедноты. Что же их собрало вместе? И я спросил, почему они хотят быть пионерами и что думают делать.

— Насчет почему пионеры — это понятно: хотим быть передовыми. Не ждать, пока вырастем, сейчас действовать… А вот как — мы еще не знаем…

— А я знаю! — выскочил очень чистенько одетый мальчишка с нарисованными химическими чернилами усами. — Давай, вожатый, подготовимся… сухарей там, оружие — и на подпольную работу в Германию. Мы маленькие, через границу проскользнем — шуцманы нас не заметят… А с немцами чего проще геноссен, ауфвидерзеен!

— Да не слушайте, это Франтик, фантазер, — оттащила его девочка сильной рукой. — Лучше всего агитпоход.

На смычку с деревней!

— Мальчишкам даешь экспедицию на басмачей! В горы, разведчиками… А девчонки пусть на борьбу с паранджой — раскрепощать женщин!

— Да постойте вы, пусть вожатый скажет.

Многие бы заткнули уши от такого шума. Но я, как старый комсомольский активист, находил в этой бурливой стихии особую прелесть, это напоминало мне начало нашей комсомолии. Давно ли мы сами были такими!

С улыбкой посматривал на меня и на ребят взрослый человек, сидевший в сторонке у окна и ни во что не вмешивавшийся.

У него было темное, продубленное какими-то нездешними ветрами лицо и белые как снег волосы.

— Все правильно, — сказал я, — но все в свое время, а сейчас посмотрим, умеете ли вы ходить строем. А ну, на линейку строиться! Шагом марш!

Вышли ребята в старинный парк, прилегающий к школе, построились на влажной тропинке в тени больших лип.

Стою перед строем, объясняю законы юных пионеров, рассказываю про обычаи и замечаю — некоторые ребята поджимают под себя ноги — то одну, то другую.

— Чего это вы, как журавли на болоте?

— Тропинка холоднющая, пятки зябнут.

Вижу — многие босиком.

— Вы что, обувку дома забыли?

Молчат босоногие, застеснявшись.

— Родители не дали. Говорят, обувка нужна в школу ходить, ее беречь надо, — важно сказал Шариков, посмотрев на свои заплатанные ботинки.

Переглянулись мы с седым человеком — бедновато, мол, живут еще наши люди, детскую обувочку чиненую-перечиненую берегут! Учти, мол, говорил его взгляд. Я учел и, оставив словесность, переключился на разминку.

— По тропинке бегом, марш!

Полюбовавшись на ребят, раскрасневшихся после бега, и, очевидно, решив, что я овладел стихией, седой человек, как-то незаметно пожав мне в локте руку, ушел.

Это был прикрепленный к отряду от райкома партии старый коммунист Михаил Мартынович Агеев. Все его звали дядей Мишей.