Как это сложно — душа человека. В первые после ареста месяцы я как-то не верила ничему, происшедшему со мной, и, как Ричард II у Шекспира, в мыслях своих оставалась на «пьедестале; завоеванного признания».
Теперь, в Алма-Ате, мне снова дали право жить «как все», но пережитое подавило меня так, что я словно ползу, а не иду по коридору двухэтажного домишки. Говорю со сторожихой так опасливо, словно пришла утащить с веревки рубашку.
Впрочем, вижу себя со стороны и, значит, беру руль в руки: надо написать записку Черкасову, а если он не ответит, не переживать и, уж конечно, не обижаться.
«Уважаемый Николай Константинович! Простите за беспокойство. Знаю, вы крайне заняты, но тут у детей еще нет ТЮЗа... Задумала первый в Казахстане детский концерт. Филармония согласна. Если бы вы приняли участие — очень помогли бы всему этому делу. Мой телефон... Пусть мне позвонит кто-либо от вас и скажет, надеяться или нет на ваше участие. Может быть, вы меня помните — я раньше тоже работала в театре для детей. С уважением
Наталия Сац».
Я отдала сторожихе листок без конверта и, кажется, без знаков препинания (о них в волнении часто забываю) и медленно пошла на улицу.
Но спала хорошо. Несколько дней назад нас с дочкой перевезли из администраторской Театра оперы в гостиницу «Дом делегатов», дали большую комнату с диваном, креслами, хорошими кроватями, роялем и даже... пальмой. Утро началось необычно. Руся одной рукой теребит меня, пытаясь разбудить, а другой — держит телефонную трубку. Ее серые глаза стали совсем круглыми:
— Может, мне показалось... Тебя зовет к телефону Черкасов...
О посещении «лауреатника» я ей ничего не говорила. Сейчас Руся похожа на человека, только что обнаружившего выигрыш в двести тысяч.
— Я слушаю.
— Простите, пожалуйста, Наталия Ильинична, сейчас очень рано, но я... только что кончил съемку, вернулся домой, получил вашу записку и... не мог. ни минуты... — Что-то прервалось, хлюпнуло в трубке, у меня свело подбородок и челюсть.
— Мамочка, ну что такое он говорит, мне же интересно, — вернула меня к реальности дочка, подставив рядом с моим ухом к телефонной трубке свое.
— Простите, Наталия Ильинична, я так нескладно... Вообще-то в концертах... я не люблю, но если нужно — конечно, только договоримся: может быть, вы зайдете сегодня на съемку в киностудию часов в десять вечера?
— Спасибо... Да... Большое вам спасибо. Появились слова, но и слезы, а Руся гладила меня и повторяла:
— Ой, мамочка, какая ты у меня... Сам Черкасов!
Свободное копирование
