5 марта, в половине двенадцатого вечера, вел. кн. Павел, мой сын Владимир и я собрались у меня в будуаре. Раздался неизменный звонок телефона. Я подошла. Это был Волков, камердинер государыни, который раньше долго служил у великого князя. Он сказал мне: "Ее величество государыня просит ваше высочество немедленно прийти к ней". -- "Боже, что еще случилось?" -- воскликнула я.-- "Успокойтесь, княгиня, ничего дурного, может быть, это даже лучше: военный министр Тучкову и командующий армиями генерал Корнилов приказали сообщить ее величеству, что придут навестить ее сегодня в полночь". Удивленный этим ночным визитом, великий князь немедленно велел подать автомобиль (два автомобиля, оставшиеся в Царском, были взяты у нас только большевиками) и вместе с Владимиром уехал в Александровский дворец. Он думал, что вдвоем они смогут быть более полезны: разве можно что-нибудь предугадать в подобные минуты? Я решила не ложиться спать до их возвращения и ждала их. Они вернулись в половине третьего ночи и вот что рассказали мне. Прибыв во дворец, они были встречены обер-гофмаршалом двора графом Бенкендорфом, Коцебу и графом Адамом Замойским, роль которого в эти дни испытаний была удивительна. Граф Замойский остался в качестве бессменного дежурного адъютанта при ее величестве до возвращения государя и, несомненно, разделил бы их заключение, если бы Временное правительство разрешило ему это. Великий князь тотчас же вошел к государыне и нашел ее одну, в платье сиделки, и совершенно спокойной. Она тоже рассказала ему, что Гучков и Корнилов, производившие смотр царскосельскому гарнизону, попросили принять их в полночь. Она не могла, конечно, и думать об отказе, несмотря на все свое, вполне естественное, отвращение к этим людям. Великий князь пробыл с ней в течение двух часов. Наконец, около половины второго ночи, -- мое личное мнение таково, что они умышленно заставили государыню ждать с целью унизить ее, -- Гучков и Корнилов были введены к ее величеству.
Оба они показались великому князю антипатичными и отталкивающими до последней степени. Свой бегающий и лживый взгляд Гучков прятал за черными очками, в то время как Корнилов, с ярко выраженным калмыцким типом и выдающимися скулами, смотрел все время вниз. Оба имели крайне смущенный вид. Наконец, Гучков решился спросить у государыни, нет ли у нее каких-нибудь желаний? "Да, -- ответила она, -- прежде всего я прошу вас возвратить свободу невинным, которых вы увели из дворца и которые содержатся под арестом в гимназии (кн. Путятин, Гротен, Герарди, Татищев и др.), а затем я прошу, чтобы мой госпиталь ни в чем не нуждался и продолжал функционировать". Когда Гучков и Корнилов уходили, великий князь пошел за ними и сказал: "Ее величество-государыня не призналась вам в том, что ее крайне беспокоит охрана, окружающая дворец. Уже двое суток люди кричат, поют, позволяют себе приоткрывать двери и заглядывать внутрь. Не угодно ли будет вам призвать солдат к порядку и благопристойности? Они черт знает что себе позволяют!" Оба пообещали сделать страже соответствующее внушение (Временное правительство, не располагая никакой реальной силой, действовало только убеждениями). Гучков и Корнилов ушли, и великий князь не удостоил их пожатия руки.
