авторів

1427
 

події

194062
Реєстрація Забули пароль?
Мемуарист » Авторы » Yury_Grunin » Портрет профессора Людвига

Портрет профессора Людвига

01.05.1955
Джезказган (Жезказган), Казахстан, Казахстан
1945. Юрий Грунин во время следствия

Глава 21. Портрет профессора Людвига

 

 Недели за две до переезда мы проводили на волю нашего товарища по работе в проектном бюро – Генриха Маврикиевича Людвига. Я упоминал о нем в главе об архитекторе Мейльмане.

Известный советский архитектор Людвиг относился ко мне как к равному, хотя он был из элиты, а по возрасту старше моего отца. Мейльман учил меня архитектуре, а Людвиг как бы вел за собой своей собранностью, объективностью – к противоборству лагерному бесправию. Он одобрил мою приверженность лагерным темам в стихах – говорил, что эти стихи нужно сохранить для будущего как поэтическую летопись. Мои стихи такого содержания знали три человека: Эфроимсон, Вадим Попов и Людвиг.

Немец Генрих Людвиг, владевший несколькими европейскими языками, родился в Польше, учился в Варшавском политехническом институте, за год до революции переехал в Москву, в 1918 году вступил в коммунистическую партию. Я узнавал об этом от Генриха Маврикиевича постепенно – он изредка фрагментарно рассказывал о себе.

Морщинистый и лысый инженер-электрик Колпаков, заметив нашу дружбу, иронично проиллюстрировал мне биографию Людвига несколькими фразами. Он. Людвиг, в 1918 году носился с маузером по Москве, провозглашая советскую власть. А он, Колпаков, казачий есаул, эмигрировал в Париж. Колпакова изловили в 1945году, дали 15 лет и привезли в Джезказганский рудник. И вот теперь они – большевик Людвиг и белогвардеец Колпаков – работают в равном бесправии на страну ГУЛАГа. Но Людвигу-то за что такая судьба? – хахакал Колпаков.

Генрих Маврикиевич посвятил меня в свое увлечение этимологией: он исследует происхождение слов русского языка, ищет их первоначальную структуру и семантические связи. Я молча удивился: архитектор, и вдруг – этимология! Но тем интереснее был для меня этот человек.

В узкой картонной коробке у него стояли, как библиотечные формуляры, карточки из ватмана с генеалогией определенного слова – целая картотека. И каждый вечер Людвиг пополнял свою картотеку новыми формулярами. Многое вмещала его крупная бритая голова.

Своих занятий Людвиг ни от кого не скрывал, но и в разговоры на эту тему не вступал. Он вообще не любил праздных разговоров. Взаимоотношения в проектном бюро были уважительными, вежливыми, но без фамильярности и панибратства. И лишь молодой пышноусый сметчик Павел Иванович, из-за своей ранней лысины не любивший обывать без шапки, иногда отпускал в чей-нибудь адрес иронические реплики. Но самовлюбленного усача всерьез никто не принимал.

Однажды вечером Павел Иванович подошел с улыбочкой к Людвигу, пишущему очередную карточку, и спросил:

– Генрих Маврикиевич, а откуда произошло мое имя?

Мы с интересом прислушались. Людвиг поднял голову и добродушно ответил:

– Павел, Пауль, Паулюс, Фаллос. То, что по-гречески "фаллос", по-латыни "пенис", а по-русски "хер". А "паулюс" по-латыни – "маленький". Так что все тут одно к одному!

Я представил себе Павла без шапки – его розовую голую голову, хихикнул. А Павел покраснел, поправил шапку и отошел от Людвига. Не зря гоголевского Чичикова звали Павлом Ивановичем!

Скульптурная голова Людвига вызывала у меня желание сделать его портрет. Генрих Маврикиевич охотно согласился позировать. Я настроился на портрет чуть больше натуральной величины,  в половину листа ватмана.

                                                        

                                                                    Юрий Грунин. Портрет профессора Людвига


Большие пристальные глаза, кустистые брови-крылья вразлет, прямой нос, чуть выпяченная нижняя губа, ассирийская мелковолнистая борода, а над всем этим – шарообразный купол головы. По общему мнению портрет удался.

При освобождении из лагеря Людвигу разрешили взять этот портрет с собой. А мне на прощанье он подарил свою небольшую фотокарточку. На обороте фото он написал:

"Юрию Грунину. Писатель не только бесстрастный свидетель истории, но и ее судья. Проф. Г.Людвиг".

Освободился он совершенно неожиданно для нас и для себя. За несколько месяцев до освобождения наш руководитель, майор-интендант, дал Людвигу прочитать какую-то бумагу. Людвиг вернул ее майору и выразил свое согласие. Тогда майор обратился к Мейльману. Генрих Маврикиевич вплоть до особого распоряжения освобождается от всех работ для выполнения спецзадания, а копировать его чертежи будет вне всякой очереди Юра (майор называл нас по именам, он был всегда иронично любезен).

Лист за листом я копировал чертежи Людвига. На них были изображены слои резины и блоки бетона. Копировать и не понимать, что это такое, было против моих правил. Зная, что это секретная работа, спрашивать я не смел. У Людвига все дни было отличное настроение и подъем в работе. На каком-то из чертежей я понял, что копирую проект глубокого подземного бомбоубежища. Странно! Заключенный в лагере срочно проектирует секретное бомбоубежище!

Работу закончили, майор забрал и чертежи на ватмане, и кальки. Прошло еще какое-то время. Людвиг был занят прерванной работой – проектом круглой теплицы со стеклянным куполом для обогрева солнцем. Пришел майор, вызвал Людвига из барака – шутя сказал, что на прогулку. Вернулся Генрих Маврикиевич с огоньком в глазах. Оказывается, он участвовал во всесоюзном закрытом конкурсе на проект противоатомного бомбоубежища. А сегодня майор сказал, что Людвига освобождают для дальнейшей работы над проектом.

Человек неиссякаемой энергии, он знал историю искусств, бывал в командировках в разных странах, участвовал во многих конкурсах на проекты государственных зданий.

В 1937 году Каганович задержал Людвига после заседания Политбюро с приглашенными архитекторами, где обсуждался проект высотного здания Дворца Советов, – Людвиг раскритиковал этот проект, охарактеризовав его практически невыполнимым. Сталин и бровью не повел. А Каганович попросил задержаться для обсуждения деталей. Домой Людвиг не вернулся: особое совещание дало ему десять лет по 58-й статье. А в 1947 году ему то же самое ОСО добавило еще пять лет. И вот Людвиг должен был скоро освободиться в ссылку, но конкурсный проект бомбоубежища дает ему надежду на реабилитацию и возвращение в Москву.

При выходе из лагеря Генрих Маврикиевич хотел взять с собой телогрейку с нашитыми на ней номерами. Конечно, ему не разрешили. Его одели во все новое. Я проводил его до проходной. Он сказал мне коротко: "Жду вас на воле".

В 1963 году к Вадиму Попову, врачу-рентгенологу московской больницы, направили на обследование больного гражданина. Вадим узнал в нем Людвига! Вадим колебался – сказать о Джезказгане или не сказать? И нашел обтекаемую фразу:

– Генрих Маврикиевич, я – друг джезказганского поэта Юрия Грунина.

По рассказу Вадима, у Людвига округлились глаза. Они поговорили, Генрих Маврикиевич продиктовал Вадиму для меня свой адрес.

Это было великой радостью! Я написал письмо о себе, послал журнал "Сибирские огни" с моими стихами о плене. Ответа долго не было. Лишь через полгода пришла бандероль 30 на 40 сантиметров, фотокопия того лагерного портрета, с надписью на обороте. Я понимаю, что приводить здесь этот текст нескромно, но он характеризует гиперболичность и доброту широкой души этого человека:

"Славному мудрому талантливому автору от вдохновившего его оригинала. Моему бесценному другу Юрию Грунину.

                                                                                         Г. Людвиг    12.05.64".

 

Он приглашал меня в гости в Москву. И я побывал у него. После реабилитации Генрих Маврикиевич женился на бывшей лагернице, югославской балерине, она на 25 лет моложе его и очень хороша собой. Людвиг вспомнил, усмехнулся: Каганович через свою дочь просил извинить его за 1937-й год. Дворец Советов так и не построили – все случилось так, как Людвиг предсказал.

Раза два в год мы обменивались письмами. Потом, в 1972 году пришло письмо от его жены. Генрих Маврикиевич болен, не встает, ему 79 лет. Она просила меня не писать больше...

В журнале "Архитектура СССР" № 5 за 1988 год была помещена статья "Генрих Людвиг". С его портретом – с тем лагерным портретом моей работы. Вот такая поздняя встреча... А статья начинается словами:

 

"Генрих Маврикиевич Людвиг (1893-1973) вошел в историю становления советской архитектуры как один из самых своеобразных зодчих".

 

Уже после освобождения Генриха Маврикиевича из лагеря, в 1953 году, я написал стихотворение "Профессор Людвиг" с такой концовкой:

 

                                        Вы правы, профессор, – мы все здесь свидетели.

                                        Свидетелей было легко посадить.

                                        И все же мы встанем – мы, наши дети ли –

                                        и станем историю миром судить. 

 

                                        На том стою на стыке дорог,

                                        веря, что это будет.

                                        История наломала дров.

                                        Но мы ж не дрова, мы люди!

 

Впоследствии стихотворение было два раза опубликовано: в пятисотстраничном сборнике лагерной поэзии "Средь других имен" (издательство "Московский рабочий"1990) и в моей книге стихов "Моя планида" (издательство "Жалын" Алматы 1996).

 

Мне повезло: я общался с этим удивительным человеком. 

 

                                

                                                                                                          Юрий Грунин

Дата публікації 04.08.2019 в 12:38

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридична інформація
Умови розміщення реклами
Ми в соцмережах: