ГЛ.23. ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ
На этот раз я запутаю читателя окончательно. Если любовь мерить таким относительным понятием, как протяженность во времени, то мои чувства к Юре попадали под определение «первая любовь». Ведь мы дружили (встречались) два последних школьных года плюс полтора первых моего студенчества. И долго еще после этого вопрос, быть вместе или не быть, решался то теоретически, то практически.
А мечта моих подружек увидеть меня наконец-то целованной сбылась после второго курса филфака. Это они считали, что поцелуи приводят к загсу. Но туда меня повел совершенно другой человек. И в этом промежутке между первой и последней любовью оказалось довольно много увлечений.
Не подумайте, что я была девочкой легкого поведения, но все мои дружбы с другими мальчиками поцелуями сопровождались. Как впоследствии выяснилось, они были почти «пионерскими» (имею в виду поцелуи). Просто никто из моих ухажеров не мучил себя, как Юра, вопросом: « А как она к этому отнесется? А вдруг оплеуху закатит?»
Конечно, спасибо судьбе, что она мне не подсунула опытного парня, который бы воспользовался моей невинностью. Мне нравились ровесники, такие же неискушенные в любовных утехах, как и я. Для них поцелуи тоже означали венец отношений с девушкой. Никто не покушался на мое целомудрие, потому что все это были мальчики из правильных семей – с традиционным представлением о женитьбе.
Беременные девушки еще не были в моде, мамы-одиночки не вызывали восторга у окружающих. И в мои девичьи грезы входила вполне прагматическая цель – выйти замуж и родить детей.
Но это было потом, потом! А пока мой Юра отсутствовал, под боком находились реальные мальчики, и существовала возможность выбора. Я не хотела себе признаваться, что чувства к Юре немного привяли, как полевые цветочки без воды и почвы.
В этом была виновата не только моя увлекающаяся натура, но и сам Юра – непонятный, непоследовательный, молчаливый, из которого слова не вытянешь. С ним невозможно было говорить о книгах, музыке и других интересных вещах, Он никогда не был инициатором такого разговора, но всегда отвечал на мои вопросы. А я никак не могла понять: может, он старается мне угодить, когда подтверждает, что и ему понравился тот или иной писатель, певец, артист? Он искренне со мной согласен или нет? Юра не развивал тему, а топтался на месте. Он не спорил со мною, но иногда на его лице мелькала странная улыбка – снисходительная, взрослая. Так разговаривают с умными детьми, подстраиваясь под их детский взгляд, чтобы завоевать доверие.
Я привыкла к другому стилю общения. С Женей Угаровым, например, мы спорили, и не всегда наши вкусы совпадали, зато каждое совпадение вызывало прилив обоюдной радости – на грани с нежностью. Нас объединял неисчерпаемый интерес ко всем проявлениям жизни, доступным нашему возрасту и опыту. Нас интересовали люди.
А вот что интересовало Юру, кроме яхты, я не знала. И что он любил или ненавидел – тоже не знала. О его компании, которая меня просто интриговала, он тоже молчал. Неля Рындина теперь дружила с Женей Мещеряковым, но была еще Кира, дворовая подружка Юры и Славика, особа независимая и внешне привлекательная. Почему я рассказывала Юре о своих приятелях и друзьях, а он мне – нет? Даже о маме его и брате я толком так ничего и не узнала.
Чем же дышал сам Юра? Какие у него были увлечения, кроме яхты? И почему он скрывал даже те свои умения, которыми другой парень в его возрасте мог гордиться?
Например, через несколько лет я случайно узнала, что он был мастером спорта по мотогонкам с препятствиями! И что после армии его завербуют во внешнюю разведку как человека, владеющего несколькими видами спорта?
Короче, с такими идут в разведку.