Шел 1953 год. В нашей коммунальной квартире проживало три семьи военнослужащих. Дом, в котором мы жили, был послевоенный, и как сейчас говорят, сталинский, с высокими четырехметровыми потолками. За домом находился небольшой дворик, а далее поле, за которым виднелись ангары аэродрома, на котором служил мой отец.
Все соседи по коммунальной квартире жили дружно, как одна семья. На большой кухне жизнь била ключом. Жены военнослужащих, кроме моей матери не работали, были домохозяйками и соревновались в приготовлении еды, делились рецептами. До сих пор помню очень вкусный королевский пирог, который готовили к праздникам. Газа в то время не было, на кухне стояла плита, которую нужно было топить дровами. Но не топили, хозяйки предпочитали готовить на керосиновых примусах или керогазах. Примусы, работавшие по принципу паяльной лампы, обычно накачивали на лестничной площадке.
По утрам выстраивалась очередь в туалет, в ванной стоял титан для нагрева воды, который топили дровами. Раз в неделю каждая семья по очереди устраивала банный день.
Новый Год все жильцы нашей квартиры встречали в самой большой комнате. Накануне, целый день женщины готовили различные блюда, и по кухне витали умопомрачительные запахи. Потом был вечер, и мы, дети, помогали накрывать на стол. Но, увы, к столу нас не звали, прогоняли спать. Мальчишек размещали в одной комнате, я спала под ёлкой в своей.
Подруг в коммуналке у меня не было, поскольку у соседей все дети были мальчики. В нашей квартире – четверо, и постоянно приходили ещё двое от соседей по лестничной площадке. Всех их звали либо Вовами, либо Сашами. Только одного мальчика звали Витя. Когда на общей большой кухне никого не было, мы затевали игры в жмурки, или в прятки. Носились по скользкому кафельному полу, падали, орали. Не замечали ничего, с кухонных столов летели на пол тарелки и с грохотом разбивались. Позже взрослые искали виновного, но тщетно. Не находили никого. Мы все сваливали вину друг на друга, поэтому все были не виноваты. Во время игры в прятки прятались в туалете, в ванной, под столами, в коридоре. Возле каждой квартиры стояли мешки с картошкой, прятались и туда. Часто мешок падал, из него выскакивал прятавшийся игрок, а картошка рассыпалась. Из дверей высовывались рассерженные лица взрослых.
Больше всего внимания детям уделял сосед, дядя Женя, он читал нам детские книжки, а мы сидели на полу и слушали. Часто по вечерам выносил эпидиаскоп, вешал на дверь простыню, выключал свет и показывал диафильмы. Сидя на кухонном полу, мы замирали от счастья. Диафильмов было мало, но мы готовы были смотреть их каждый день.
Наши игры продолжались и на улице. Тогда я не помню, чтобы со мной на улице кто-то гулял из взрослых, как сейчас я гуляю с внуками. С четырех лет гуляла одна во дворе или с мальчишками из коммуналки. Вот, где было раздолье! Развлечения были всё те же, да ещё казаки-разбойники, третий лишний, лапта и другие. Случались и драки. В одной из них мне подбили глаз и выдрали клок волос. Но в целом, мальчишки относились ко мне хорошо, правда, звали «пацанкой». «Пацанка, пацанка» кричали они, убегая от меня по полю в сторону ангаров. Я бежала за ними, глотая слёзы, останавливалась только тогда, когда мой путь преграждали, пасущиеся на поле стреноженные лошади.
Но больше всего нам нравилось лазить по развалинам довоенного дома офицеров, в подвалах которого ещё жили люди. Эти развалины, как магнитом тянули нас к себе, в них, казалось нам, была какая-то тайна. По остаткам лестницы пробирались на второй этаж, обследовали там различные комнаты, над головой было небо, т.к. потолок был разрушен. На уровне второго этажа, балансируя руками, чтобы не свалиться, по торцу стены пробирались в бывший кинозал. Там, сидя на полу, с восхищением смотрели на огромную картину, которая занимала всю стену. По-видимому, она была написана во время войны. На ней были изображены Сталин с Ворошиловым, склонившиеся над картой и прикрепляющие к ней флажки. Назад возвращались тем же путём, подсаживали друг друга на стену, последним протягивали руки.
В те далёкие годы на улицах города было много нищих, инвалидов войны – безногих на костылях и тележках, цыган. Многие из них ходили и по квартирам, выпрашивая еду, одежду. Как-то я была в квартире одна, в дверь постучали. На пороге стояла цыганка с двумя детьми. «Девочка, мы погорельцы. Дай нам какой-нибудь еды, а лучше что-то из одежды». Я растерялась. Одежды у меня лишней точно не было. Сама была одета в единственное домашнее платье, да старенькую кофточку. Отрезала цыганке кусок хлеба и закрыла дверь. Услышала, что она стала стучаться к соседке в квартиру на площадке. А вечером эта соседка рассказала, что её муж, возвратившись с работы, спросил: «Маша! А зачем ты выбросила на первый этаж подъезда мои комнатные тапочки? Они ведь ещё хорошие». Смеясь, соседка сказала: «По-видимому, мой презент пришёлся цыганке не по вкусу, вот она их и бросила».
Незаметно пролетели два года, двое соседских мальчишек, и я пошли в первый класс, двое ещё ходили в детский сад, два мальчика пошли уже в 6-ой класс. Накануне первого сентября совершался парикмахерский обряд. На середину кухни выдвигалась табуретка. На неё по очереди усаживали ребят, заматывали простынёй, а затем выходил сосед дядя Женя с машинкой для стрижки волос, и начиналось самое интересное. Дядя Женя священнодействовал, проделывал в шевелюрах мальчишек дороги, а то и вообще выстригал половину головы. Но в конце концов все ученики были аккуратно подстрижены почти наголо. Мальчикам в школе тогда разрешалось носить лишь короткие чубчики.
Первого сентября все ребята были одеты в гимнастёрки, подпоясаны ремнями – так по-военному тогда выглядела школьная форма для мальчиков. К гимнастерке с ремнем и медной бляхой, на которой была отштампована буква «Ш», прилагалась фуражка с кокардой. Интересно, что форма у мальчишек была серого, мышиного цвета, совсем как у солдат вермахта. Либо её шили из трофейных запасов немецкой ткани, либо окрашивали трофейной краской. Девочки выглядели намного наряднее, с белыми бантами и в белых фартуках. Видимо, вскоре трофейные запасы окончились, и мальчикам придумали другую форму, а я носила коричневое школьное платье с черным или белым фартуком до самого окончания школы.
В 1957 году моему отцу дали большую отдельную трёхкомнатную квартиру в большом «сталинском» доме с башней и шпилем, отдаленно напоминавшем высотки в Москве. Переехав на новую квартиру, я очень скучала по коммуналке, нашему двору, по мальчишкам. Первое время, довольно часто приезжала туда. Бывшие соседи встречали меня там, как родную, гуляла в любимом дворе.
Сколько лет прошло, а мы – соседи до сих пор общаемся. Некоторых уже, к сожалению, нет.
