8 [ноября].-- Начало дня было проведено в хорошем расположении духа. Проснулся рано, дописал текст Анонима Баварского и, взяв с собою чернильницу и целковый, пошел к Ворониным, чтобы оттуда в университет. Думал, у Ворониных будет праздник и пропадет урок, -- нет. Когда шел в университет, туда через мостки, мостки начали опускаться в воду, и у меня явилось не беспокойство, нисколько, а так, обыкновенные мои забегающие вперед мысли о том, что могу утонуть. У Вольфа прочитал в "Отеч. записках" No 11 Даля, "Маруся", понравилось (где упырь) и думал, что хорошо такие вещи, которые резко характеризуют наши поверья, но вместе и жизнь простого народа, перевести, напр., на французский.-- Записки Шатобриана также, и живость и естественность тех сцен его детства, которые он рассказывает, весьма понравились; это что-то вроде "Wahrheit und Dichtung" Гете, и хорошо, что он подписывает числа, когда писано, весьма хорошо, но слишком как-то есть туманность в расположении и порядке всего, как-будто теряет беспрестанно нить; может быть, это показалось только потому, что читал я в кондитерской, где, однако, было весьма тихо и нисколько не мешали.
В Берлине от 12-го и 13-го числа известия в "SPB Zeitung" весьма меня взволновали приятным образом: "Мы уступаем силе, не будем призывать к войне, -- говорят депутаты, -- а спросим наших избирателей: если они скажут, что мы действовали так, мы будем продолжать действовать, если нет, -- нет; а восстания, вооруженного сопротивления в Берлине мы не хотим, потому что не один Берлин должен интересоваться нами, и если мы справедливы, восстать за нас, а все государство, все 16 миллионов".--Весьма хорошо! весьма хорошо. Я тогда сказал -- молодцы! и дорогою несколько раз сказал -- молодцы!
За обедом говорил несколько об "Отеч. записках" Ив. Гр., хотя давно стараюсь приучить себя ничего не говорить, особенно о том, что несколько относится ко мне и к моим чувствованиям и впечатлениям (однако я это так записал, а не потому, чтобы мне было неприятно, что я говорил ныне, потому что говорю весьма вообще и весьма мало). Ив. Гр. сказал, что Ив. Гр. Виноградов просил сказать Ал. Фед., чтоб увиделся с ним. Я взял"то на себя, потому что должен был идти за газетами. У Вас. Петр, встретил Ив. Вас. в халате, -- это уже слишком по-свински, -- а он так глупо-добродушно еще говорит: "А я нынче вот как". Хорошо, что не было дома Над. Ег. Я принял свой тон, каким читаю ему проповеди, только посерьезнее обыкновенного, и сказал: "А что же, разве это хорошо?" -- "Ну, вы все хотите заковать в форму".-- "А учтиво было бы с моей стороны идти к вам этак?" -- Он переменил разговор и сказал: "Вот вам записка, прочитайте".-- "Да ведь вы здесь, так скажите сами, зачем же записку?" -- "Да прочитайте".-- "Не стану читать: зачем, когда вы сами здесь?" -- "Ну, я говорю".-- "А я не прочитаю".-- Взял записку, не развертывая, повернул ее спинкою, после развернул, оторвал полулист, на котором было написано, и, держа к себе задом, зажег на свече (я сидел на диване к окну, Вас. Петр, к другой комнате, Ив. Вас. подле меня у окна на стуле).-- "Жаль, -- сказал он, -- было написано весьма интересное".-- "Тем хуже для меня". Мне хотелось так поругаться над ним в глаза, -- может быть, и догадается, что мне такая его невежливость кажется глупой.-- "А моя хозяйка"...-- "Да что? вы хотите жаловаться на то, что не уважает вас? Да делайте "сами то, что требуете от других, ведь вот вы никого не бьете, и вас не бьют; уважайте других, и вас будут уважать"...-- "Ну, вы, кажется, хотите читать мне самому проповеди вроде тех, как вот видел я книжку, в которой собраны изречения греческих мудрецов, так что в 10--12 фразах вся его философия вроде --
И за малые дары
Господа благодари.
-- "Что ж такое? Извините, что я вам скажу это в глаза -- ведь вы и этого не выдумаете".-- Чтобы не пришла Над. Ег. и не застала его в его белом тулупчике, я встал и взял шляпу. Ему должно было встать, чтобы пропустить меня, а может быть, он и сам встал,, для того, чтобы тоже идти, мне было все равно.-- "Вы тоже идете?" -- "Иду".-- И пошли. Как вышли, я спросил: "Вам, я думаю, холодно в этом тулупчике?" (Мне хотелось узнать, не надет ли по крайней мере под ним сюртук, хотя я знал, что нет, но в эту минуту мне пришло сомнение.) -- "Нет, не холодно, ведь вот -- распахнул -- это (т.-е. его красный плюшевый халат) греет не хуже шинели". Ах, какой скот! Итти так! к даме!
Я был несколько доволен, что так его отделал, хотя он этого нисколько не понял и принял за пустую шутку, нисколько не относящуюся к его настоящему состоянию.-- У Вас. Петр, еще ничего; завтра должно решиться. Я сказал, что зайду; после пошел к Ал. Фед., поджидал его там, все ничего, был в очень порядочном расположении духа; как вышел вместе с ним (он принес 29 -- 4 ноября мне), меня разобрала досада на свинство Ивана Вас, и я тут же сказал, что во мне вдруг взорвало сердце на Ив. Вас, и весь вечер после этого было гадко. Я когда пришел домой, стал досадовать на Терсинских и на себя. У Вольфа пил кофе, сдачи 85, итак взяли 15. Мне приятно, что мальчик тотчас подает журнал, когда я ему скажу.
Свободное копирование
