После первых трудных моих родов доктора послали меня в Берлин посоветоваться с Тифенбахом и Гауке. Но Тифенбах отказался сделать мне нужную операцию и сказал, как честный немец: "Давайте мне миллион, я не сделаю ее; у меня было три дамы на руках, одна операция , другая осталась без последствий, а третья кончилась фистулой, что усугубило страдания". Из Петерб мы ехали в четвероместной карете, мой муж и его сестра. Окна были покрыты рисунками. Иногда снег влетал в карету. Несмотря на это, я была весела и играла в пикет. Курьер наш Миллер, известный как самый искусный по этому делу, был очень горяч. Чухны народ милый, смирный и кроткий; ямщик был бедный чухна, у него был флюс, и щека подвязана; лошади то и дело что приставали; Миллер ударил ямщика: тот кротко отвечал: "Спасибо, душенька". Есть своего рода поэзия в этих белых полях, на которых густо растут хвойные темно-зеленые деревья. Тишина, все мертво, как сама природа; она как будто отдыхает от знойных трудовых дней; с ней отдыхает и человек. Вечерком при лучине прядут бабы, припевая песенку:
Спи, малютка, почивай,
Глаз своих не открывай.
Вырастешь большая,
Будешь в золоте ходить,
В золоте ходить,
На золотом стульце,
На серебряном блюдце.
Люди будут все любить.
Этой песне я научилась, у ондаровской крестьянки Марины, которая кормила Олю и, качая ее на руках, всегда пела песенку. Колыбельная песня у всех одна. В Германии поют:
Schlaf, Kinderchen, balde,
Sonnerchen scheint im Walde
Sonnerchen geht mit grünem Grassen
Und sagt der guten Adini weinen lasse *.
{* Спи, дитятко, скорее,
Солнышко светит в лесу,
Солнышко идет с зеленой травой
И говорит милой Адини: перестань плакать (нем.).}
Кто сочинил эту песню? Никто и все; она вырвалась из души матерей. Таковы все народные песни, оттого повторяются веками и услаждают все поколения. О, боже! Что были бы мы без песен, как бы славили Бога, его щедрое милосердие? На станции Баубен мы встретили Алексея Иван Трубецкого, с ним был жандарм, оба были вооружены пистолетами и заряженными, за кушаком были кинжал и кистень. Трубецкой не советовал нам ехать только потому, что лес наполнен остатками повстанцев после варшавского погрома; мы посадили его в карету и дали ему рому. Мороз стоял в 20-ть градусов; мы дотащились в местечко Росинг. Жиды праздновали шабаш, везде висели канделябры рукавов и их грустный припев наводил тоску. Мы ночевали у жидка очень гадко; постлали соломы и вынули подушки из кареты. Было так холодно, что мы не решились будить курьера, который улегся в карете, и спросили у хозяйки чайник и чашки. "А что такое самовар, и сайник, я не снаю, а есть городенька" -- и принес грязную кастрюльку. Оттуда мы приехали в Юрбург, где обедали при жидах; они смотрели с удивлением на котлеты, которые приготовил нам Миллер, и жареный картофель с луком. Из Юрбурга мы приехали в Сталугин, где осмотрели наш паспорт; тут и таможня.
Свободное копирование
