Воспоминания о детстве и молодости - 59

Но возвращаюсь к институту. В ноябре 1825 года получено было известие о кончине императора Александра. Федор Ник<олаевич> Глинка мне рассказывал, что в последние годы своей жизни Александр впал в горькую ипохондрию, сблизился с женой и жил более в Царском Селе. Перед отъездом из Петер<бурга> он посетил в Невской Лавре монаха Авеля, известного своей отшельнической жизнию и духом прозрения. Он беседовал с ним целый час, и Авель ему сказал, что он не увидит более своей столицы. То же самое предсказала ему в 1815 году мадам Le Normand. Она ему сказала: "Les dernières années de votre règne sont obscurcies par des inquiétudes, vous mourrez loin de votre capitale, après vous viendra un règne long et glorieux, et puis je ne vois que désordre, flamme et feu" {Последние годы вашего царствования затемнены беспокойствами, вы умрете вдали от вашей столицы, после вас придет царствование долгое и славное, а потом я вижу лишь беспорядок, пламя и огонь.} -- и смешала карты. Это мне рассказывал Федор Ив<анович> Тютчев[1]. Карты для Ле Норман были традицией, она приходила в состояние ясновидения. Недавно умер в Париже некто Эдмон, у него не было карт, а он вдруг приходил в ясновидение, предсказал падение Наполеона, и ему запрещено было принимать.

Александр Пав<лович> выехал в коляске с своим кучером Ильей, у Трех рук он остановился, долго смотрел на Петерб<ург>, глаза его налились слезами, и он сказал: "Илья, я более не увижу Петербурга". Он тут родился, вырос, тут любил, тут выстрадал в страшную годину 1812 года; весьма естественно, что он любил места родимые. И я люблю Одессу, хотя Одессы моего детства не осталось и помину, и перед моим приездом наш хутор с домом обвалился в Черное море, и море его поглотило, и Грамаклея, и Адамовка мне кажутся лучше всех деревень на свете.

Императрица Елисавета Алексеевна писала из Таганрога[2]: "Notre Ange est au ciel et je regrette sur la terre" {Наш ангел на небесах, а я горюю на земле.}. Все носили кольца с этой надписью, в 68 году я видела еще это кольцо у графа Киселева. Это известие как громом поразило всю Россию. Митрополит Филарет тотчас с нарочным прислал бумагу, которая лежала в Успенском соборе на престоле под печатью. Об этой бумаге знал только покойный император, вдовствующая императрица, князь Александр Николаевич Голицын и секретарь его Попов, который и отвез ее в Москву. Вероятно, Филарет знал, что она заключает добровольное отречение от престола в<еликого> князя Константина Пав<ловича>: отречение, когда получил позволение жениться на девице Грудзинской, получившей титул княгини Лович. В<еликий> к<нязь> Николай, не зная ничего, тотчас первый присягнул императору Константину, и во дворце присягали первые чины двора. Неизвестно, почему вдовствующая имп<ератрица> присягнула. Когда же из Москвы нарочный привез бумагу, содержащую отречение, в<еликий> к<нязь> и министр юстиции, князь Дмитрий Ив<анович> Лобанов-Ростовский решили послать еще в<еликого> к<нязя> Михаила Пав<ловича>, чтобы узнать, не переменил ли мнение в<еликий> к<нязь> Константин. Великий князь встретил генерала, кажется Феншоу, посланного вице-королем польским, чтобы поздравить брата со вступлением на престол, и в Варшаве сам присягнул, польская армия и вся Польша[3].