Мое знакомство с Коссовичем (счастливое событие в моей жизни) началось с моего университетского товарища Степана Никитича Тьер-Мыкыртычьянца (профессор Клин, бывало, затрудняясь произнести его имя, обращаясь к нему, говорил по латыни tu cujus nomen difficile est dictu, т. е. ты, коего имя трудно выговорить). Родители его, богатые Закавказские из Орбубата Армяне, вели торговлю шелком с Москвою и вместе с тюками шелка поручили приказчикам своим отвезти в Москву и мальчика-сына для обучения. По какому-то случаю с этими приказчиками сошелся Француз Реми, у которого было в Москве учебное заведение и, пользуясь Армянским богатством, взял к себе мальчика. Коссович, узнав о том, просто из милосердия выручил мальчика из Французских лап, и прикащики поселили его с собою, для чего нанята была прекрасная квартира рядом с церковью Георгия Победоносца на Нижней Лубянской площади. Кое-как Степан Никитич определился в студенты словесного факультета и даже кончил курс, никогда не зная не только спряжений, но и склонений латинских. Тут выручали мы его, на экзаменах вызывали по азбучному порядку: Бартенев, Безсонов экзаменовались гораздо раньше того, чья фамилия начиналась буквою М. Они обыкновенно брали у профессора билеты не один, а два и, сдавши экзамен, уводили Мыкыртычьянца в нижние сени, где заставляли его наизусть учить, что надо было отвечать по украденному билету. С грехом пополам он что-то бормотал, и ему ставили отметку 3. После каждой такой проделки обязан он был вести нас в Сокольники и угощать чаем а разными снедями у самоварницы.
Под диваном у него в квартире всегда находился мех с прекрасным Кахетинским вином, стоило только нагнуться и нацедить стакан. К этому удовольствию присоединялось курение отличнейшего табаку, столь нежного, что им оправдывалось старинное допетровское выражение пить табак. Степан Никитич а другой Армянин по часу валялся на широком диване и позднее А. Н. Костылев сочинил на них такие стихи:
In СтепанНикитич Stube
Steht ein prächtiger Diwan
Drauf halb liegend sitzt der Bude
Neben ihm Миансарьянц.
Und Sie liegen und Sie schwatzen
Teder raucht sein Papirosse
Sieh: Da sind Закревский Rosse
Und sie springen auf wie Katzen
Blickend gar zu diplomatisch
Fährt die alte Fülle dort...
Und aufe nene Asiatisch
Liegen sie urd schwatzen fort {*}
{* В комнате Степана Никитича
Стоит великолепный диван,
На нем полулежа восседает хозяин,
Рядом с ним Миансарьянц.
И лежат они болтают,
Каждый курит свою папиросу.
Глядь: да это кони Закревского.
Тут они подпрыгивают как кошки,
Принимая весьма дипломатичный вид --
Ведь это проплывет перед ними зрелище старого изобилия...
И вот они снова лежат на азиатский манер
И болтают как прежде. (нем.)}
