Вторн<ик>, 29 нояб<ря>.
Утро вчерашнего дня провел в работе, но сделал мало. Гончаров не поддается разбору, и статья о "Русских в Японии" идет вяло. Около 2 часов еще мне помешала О. И. К<ильдюшевская>. Она уезжает, и я не мог не провести некоторого времени в беседе с нею. От переплетчика принесли портреты и Чернокнижие, пустой великолепный футляр в виде книги, с замком. Туда будут вкладываться нелепые стихи, смешные письма и проч.
Обедал дома и на этот раз нехорошо, что со мной бывает редко. Обед не был по вкусу. Зато выспался днем и отдохнул от треволнений. Написал письмо Ливенцову. Краевский заехал за мной позже 9 часов, и мы, взявши вино у Рауля, заехали к П. И. Там были уже Писемский, Дудышкин, Алекс<андра> Ник<олае>вна, Соня, Лиза, новое лицо Варвара Михайловна, и Надежда Николаевна, царица всего вечера. Пили, варили жжонку, пели, цаловались. Явились Тургенев, Ковалевский, Долгорукий, Толстой. Ужинали. Было недурно. Вечер заключили у Долгорукова -- я, Надя и Тург<енев>. Ермил напился, как сапожник. Все почти разъехались парами, я же один не опарился. Долгорукий пошел dans un bouzin {в злачное место (франц.).}. Я промотался дотла. Вообще, в подобных собраниях кошелек мой страдает сильней, чем у других. Пашинька получила особый гонорарий за хлопоты.
Свободное копирование
