5 сент<ября>, понедельник.
В пятницу вечером поехал с Обольяниновым к Мейеру и провел там в обществе всех гверезнинских обитателей два дни из разряда тех милых дней, которые для меня составляют особую гдовскую прелесть. Мы примирили враждовавших соседей, и к нашему обществу еще присоединился Эллиот, приехавший в отпуск. Мы все условились последние дни моего пребывания в деревне провести друг у друга, тем более что 15 сентября будет последним днем отдыха и для Льва Николаевича. Трудно определить, в чем именно состоит приятность дней моих в Гверезне, а между тем эти дни, не взирая на их великую простоту, составляют светлые точки в моей жизни. И место мне нравится, и дом тоже, и люди мне по вкусу, и музыка как-то приходится по сердцу, и беседы веселы. Чувствуя, что любим всеми, сам всех любишь. От этих дней далеко до афинских наших вечеров в Спасском, вечеров, обильных умственною гастрономиею и поистине единственных во всей России, но все хорошо и все привлекательно в своем роде. И сколько я ел эти дни!
Вчера, воротясь домой по скверной дороге, пообедав и выспавшись, весь вечер посвятил на чтение Шекспирова "King John" {"Король Иоанн" (англ.).}. Три часа пролетели с быстротою, большую часть драмы я подчеркнул. Это торжество Шекспирова ума, хотя теплоты и жара здесь менее, чем в других первоклассных его вещах. Дивных мыслей рассыпано едва ли не столько же, сколько в "Гамлете". Это поэзия истории! Сцена с папским легатом -- совершенство по драматизму. Есть кое-где напыщенность, но она не бьет в глаза, как в "Гамлете".
2-го сентября донеслось к нам с необычайной быстротой тяжкое известие о взятии Севастополя. Описывать моих ощущений не беруся. Может быть, через много лет, глядя на эти листы дневника, вспомню я то, что я передумал, перечувствовал и видел во сне за эти дни с той минуты, когда Мейер подал мне письмо его родственника и отрывок газеты с печальным известием. Я не разделяю мнения господ, утверждающих, что Россия потерпела позор и что за взятием Севастополя должна следовать кровавая и мстительная война. По моему мнению обе стороны, если они понимают свои выгоды, ближе к примирению, чем когда-либо. Обе выучились ценить одна другую, обе желают спокойствия. Защита Севастополя для нас славнее Лейпцига, Кульма, а Бородина и подавно. Потеря денег велика, частные скорби неисчислимы, но слава наша нимало не пострадала. Мало того, когда заключится мир и раны заживут, война принесет нам неисчислимые выгоды. Правительство сблизилось с народом, народ наш, так долго ненавистный Европе, навеки будет ею уважаем, недостатки наши, выказавшиеся наружу, будут исправлены и вредная самонадеянность исчезнет. Военное сословие разовьется и возвысится, все общество, сближенное и сдружившееся за года испытаний, утратит свои угловатые стороны. И главное, воспоминания о кровавой войне заставят всех ценить блаженство спокойствия. Как человек радостно пробуждается после давящего кошмара, так и вся Европа, на время не ценившая было благ тишины, весело встретит эту тишину и надолго не будет соваться в драку. Обо всем этом утешительно думать, только дай бог, чтоб нам недолго пришлось ждать дня примирения!
Свободное копирование
