28 августа.
Я недавно говорил, что j'ai un coeur visionnaire {у меня сердце мистическое (мечтательное, мнительное) (франц.).}. До третьего дни не было писем из Петербурга, и я два дни страдал, как мальчишка. Мнительность, робость, даже суеверие меня одолевали! Подвода запоздала дня три, и я ждал ее прибытия с трепетом. Наконец явились письма и газеты, все оказалось хорошим, и я за дни тревоги получил дни отрады, которая и поныне еще не остыла. Так все вознаграждается на свете,-- иногда хорошо быть и мнительным.
Начались северные ветры и холода, да еще какие! Но я усердно читаю, работаю над Чернокнижниковым и фельетонами, а иногда делаю нашествия на Шекспира. Еще несколько недель изучения, и передо мной откроется храм поэзии, сделается мне доступен поэт, доныне недоступный. Уже головой я понимаю Шекспира,-- уже последние сцены Лира я читал с невольными криками изумления. Впечатление от Шекспира сходно с тем, что рассказывают туристы о церкви Петра в Риме. Сперва одно бессилие, конфуз, путаница ощущений. Потом набрасываешься на частности, но общего все еще не понимаешь или понимаешь не вполне. Относительно Шекспира я во втором периоде.
Прочел из него "Tempest" {"Буря" (англ.).}, Гамлета, начало "Twelfth Night" {"Двенадцатая ночь" (англ.).} (которое совсем мне не по вкусу) и теперь изучаю "Юлия Кесаря". Громадность, необъятность таланта ясны мне, хотя и давят меня,-- но многое меня не шевелит еще. Я принял методу подчеркиванья лучших мест, эта метода мне много сделала добра,-- теперь же я сверх того выписываю подчеркнутые места. И тут-то оказывается величие Шекспира! Пишешь, пишешь и утомляешься,-- все ново, все глубоко-изящно и глубоко-мудро! Так, говорят, статуи на миланском duomo {соборе (итал.).} сперва не оставляют в зрителе особенного впечатления, но вдруг, взобравшись наверх, он видит, что этих статуй целая армия!
Свободное копирование
