Среда, 3 февр<аля>.
Если б я был очень велик и очень силен, я б с особенным удовольствием посвящал бы несколько часов дня на казнь (только не смертную) разных мерзавцов. Мало наслаждений выше того наслаждения, какое мы испытываем, делая зло злому человеку, вводя скрягу в расходы, унижая гордеца, позоря фата, и так далее. Самый дурной и порочный изо всех людей, мною когда-либо встреченных, был Малиновский: впечатление, оставленное им во мне, до того сильно, что я способен сейчас поехать за сто верст, для того чтоб как-нибудь предать его в руки злой судьбе. Старчевский тоже очень гадок, но он имеет в себе нечто жалкое и презренное, так что делать ему зло не очень весело. Во вторник я начал переговоры об устранении его от дел со мною, а сегодни послал Маевскому письмо по этому поводу. Любопытно будет узнать, как примет это Сенковский. Утро вторника прошло почти все в приеме визитов: были Семевские, Пальчиков, брат с женой. M-me Sophie очень бледна и желта, но глаза!.. Василий Арсеньич глуп, как пуп,-- и к тому же черти его дернули завести спор о Рашели, о трагедии, кончившийся тем, что "Жуковский перевел Илиаду, а Гнедич Одиссею". Хорошо, что Софья Александровна не совсем сведуща сама по этой части; однако, если не ошибаюсь, она в течение беседы немного страдала за своего супруга. Пальчиков остался обедать, говорили о лицеистах 12 курса, после обеда я его заставил рассказать кой-что о войске и о доннах Парижа и Лондона. Начало вечера я чувствовал себя кислым, но потом ожил понемногу. С 9 до 12 просидел у m-me Helene, где нашел доброго Сократа и других обычных лиц. Рисовали портреты друг друга, смеялись и не скучали. Домой проехал по неслыханной метели. Увы! увы! сегодни предстоит вечер у Ольхиных -- на Фурштатской, и такой вечер, на который должно ехать хотя бы полумертвым!
Свободное копирование
