Эстрадного певца Мишу Шуфутинского спросили, кого он считает выше: себя или Чайковского. Он надолго задумался и потом дипломатично ответил: "Ну, так трудно сказать, мы же в разных жанрах".
Когда я эмигрировал, в Союзе про меня ходили самые различные слухи — от нищего на паперти до фабриканта. После того, как я снялся в своем первом голливудском фильме, эти слухи сильно качнулись в сторону фабриканта и обросли невероятными подробностями.
Как-то у меня в квартире раздается звонок, в трубке абсолютно незнакомый мужской голос:
— Привет, Борис, узнаешь? Это я, Журавлев, режиссер из Москвы... (я мучительно пытаюсь припомнить человека с этой фамилией) Да ты меня знаешь, увидел бы — бросился целовать. Ладно, слушай, я к тебе по делу. Я сейчас в Америке, хочу здесь поставить фильм.
— Очень перспективная идея, — промямлил я, чтобы хоть что-то сказать.
— Конечно. Сценарий у меня есть, режиссер я, так что успех, сам понимаешь, обеспечен. Тут есть одна проблема: меня здесь никто не знает, и я на хуй никому не нужен.
— А там? — робко поинтересовался я.
— Тоже.. Да не в этом суть, хули там делать. Слушай, у меня к тебе просьба: я сейчас еду в Лос-Анджелес, позвони в Голливуд Шону О'Коннори, скажи, приехал Журавлев — такое, мол, не каждый день бывает — собирается ставить фильм; пускай он поможет, свяжет с кем надо, ну, ты сам знаешь.
— Да мне ничего не стоит ему позвонить, но это бессмысленно: его же застать невозможно, он бегает по Голливуду, как сумасшедший. Я тебе так скажу — езжай в Голливуд, разыщи Шона и скажи, что ты от Сичкина — все, что тебе нужно, он тут же сделает. Кстати, скажи, что ты его займешь в эпизоде — знаешь, как он обрадуется!
— Да я его с удовольствием займу! Ну все, я поехал. Спасибо тебе большое, Борис, до встречи.
Больше я о нем не слышал.