Суббота, 6 октября. Я никого не видала, потому что была в мастерской.
– Будьте спокойны,- сказал мне Жулиан,- вы не долго будете в дороге.
А когда в пять часов мама приехала за мной, он сказал ей приблизительно следующее:
– Я думал, что это каприз балованного ребенка, но я должен сознаться, что она действительно работает, у нее есть воля и она хорошо одарена. Если будет так продолжаться, то через три месяца ее рисунки могут быть приняты в Салон.
Каждый раз, подходя поправлять мой рисунок, он с некоторым недоверием спрашивает, сама ли я его сделала.
Еще бы! Я ни разу не спрашивала совета ни у одной из учениц, за исключением одного раза в самом начале.
Я немного усваиваю их артистические манеры…
В мастерской все исчезает; тут не имеешь ни имени, ни фамилии; тут перестаешь быть дочерью своей матери, тут всякий сам по себе, каждая личность имеет перед собой искусство и ничего более. Чувствуешь себя такой довольной, такой свободной, такой гордой! Наконец я такая, какою уже давно хотела быть. Я так давно хотела этого, что теперь мне даже не верится.
Кстати, знаете, кого я встретила на Champs Elysees?
Просто напросто герцога Г., занимавшего целый фиакр. Красивый, несколько полный молодой человек с красноватыми волосами и красивыми усами обратился в толстого англичанина, очень рыжего с рыжими бакенбардами.
Однако четыре года меняют человека. Через полчаса я уже не думала о нем.
Sic transit gloria Ducis.
Какая я была экзальтированная!
Свободное копирование
