Несмотря на то, что с ранних лет я лелеял мечту об искусстве, в повседневной жизни я был ребенком простым, естественным и веселым. Сам большой хохотун и "затейщик", я умел смешить и веселить товарищей, карикатурой, подражаниями преподавателям или им самим и другими затеями. Я был, что называется, "добрым малым", и товарищи по школе (а затем и гимназические и университетские товарищи, не говоря уже об академических) любили меня и радовались моим выдумкам*. Каждый раз я за свои шалости бывал "на краю гибели", т. е. увольнения из гимназии -- и какой был страх перед последствиями, перед отцом и его наказаниями!.. Но бог всегда миловал, все сходило с рук и, как в страшных рассказах, судьба вдруг в последнюю минуту выручала.
Я мог бы об этих шалостях (моих собственных и моих товарищей) книгу написать, и когда теперь я вспоминаю обо всем этом, причинявшем немало горечи учителям и наставникам, мне становится до боли совестно. Но выходки наши были не очень злостными. Вот одна из особенно ярко мне запомнившихся. Сын директора, не совсем психически нормальный, временно заменявший учителя словесности, читал нам о Державине, которого, конечно, фрондировавшие ученики считали "придворным льстецом", получившим золотую табакерку за оду "Фелица"*. Придумано было классом, что я в книге о державинской поэзии к последней строке "Фелицы" "...И лицезреньем наслаждусь" припечатаю, т. е. пририсую, рифмующуюся с ней строчку "И табакеркой награждусь".
Я искусно дорисовал печатным шрифтом эту строчку -- в казенном экземпляре!.. Класс решил, что, когда учитель захочет прочесть нам эту оду, они все начнут просить, чтобы Пастернак прочел, который так, мол, хорошо читает -- "на все голоса". Учитель пришел, и когда дело, действительно, дошло до оды, весь класс стал просить, чтобы я прочел ее -- я-де отлично декламирую. Так долго просили и настаивали, что преподаватель, наконец, согласился. Я прочитал оду и громко отчеканил: "И табакеркой награждусь". "Что, что? Что вы ерунду читаете?" -- "Да ведь вот же, посмотрите, так напечатано!.." Он вырывает у меня книгу, волнуется, что этого быть не может, вглядывается в пририсованную строку, и с ним чуть припадок не делается. В Это время в классе подымается хохот, шум -- одни кричат, чтобы я еще прочел, другие возмущаются Державиным и т. д., и в таком духе проходит урок.
