Когда моя штаб-квартира была в Чикаго, я узнал, что следующий концерт мне предстоит петь в Милуоки. Этот город находился всего в нескольких часах езды от Чикаго, и я решил отправиться туда на моторе.
Импресарио и аккомпаниатор – оба пришли в ужас от этой моей затеи: они были уверены, что в зимнюю погоду, когда все дороги в плохом состоянии, с нами неизбежно случится авария. «В общем, – мрачно пообещали они, – мы наверняка опоздаем, если вообще доберемся». На это я им сказал, что мне не впервые так рисковать и что путешествие на автомобиле еще никогда не было причиной моего опоздания на концерт.
В общем, раздобыли автомобиль и в два часа дня выехали в Милуоки, намереваясь таким же манером вернуться назад сразу после концерта. День был погожий, морозный воздух приятно освежал, земля была укутана сверкающим снежным одеялом. Я был тепло одет, да еще закутался в плед, а ноги мои покоились на печке, которую, сжалившись надо мной, мне предоставила автомобильная компания. Я был в веселом расположении духа, довольный тем, что еду в таком комфорте, а не сижу в душном вагоне поезда.
В Расине сделали остановку у бакалейной лавки, чтобы купить фруктов и сэндвичей. С собой мы захватили термос с горячим кофе, так что теперь у нас был запас продовольствия для доброго пикника. Правда, мой шофер, крепко сбитый американский парень, кажется, считал меня не в своем уме за то, что я задумал эту поездку в такое время года. Однако он мужественно вел машину вперед. Состояние дорог не позволяло ехать быстро, поэтому время, отведенное на дорогу, растянулось вдвое. Хорошее настроение начало улетучиваться, когда ранние сумерки перешли в кромешную темноту. Мороз крепчал. А Милуоки все не появлялся. На мои часто повторявшиеся вопросы относительно того, когда мы наконец приедем, шофер давал уклончивые ответы. Настало шесть часов, потом семь, семь тридцать, а города все нет и нет. Наконец без четверти восемь показались огни Милуоки, дорога стала лучше, и мы, поддав газу, помчались во весь дух. Вскоре мы подъехали к отелю, где мне надо было переодеться в вечерний костюм. К счастью, театр был в нескольких кварталах от отеля.
Уставший с дороги и одеревеневший от долгого сидения на морозе, я заказал чай и чудесное американское кушанье – яблочный пирог! Затем быстро, как только мог, переоделся и был готов идти в театр. Между прочим, в этом милуокском отеле меня встретили необычайно гостеприимно: дирекция наотрез отказалась взять с меня плату за предоставленный мне роскошный номер! После концерта, чтобы сэкономить время и выехать как можно раньше, я прямо в театре, в уборной, переоделся в дорожное платье. Когда мы тронулись в путь, я чувствовал себя уставшим и пребывал в состоянии печальной задумчивости. Стоял жуткий мороз. Мы неслись вперед мимо озер и деревянных домиков, маячивших в зловещей темноте ночи. Домики эти иногда подмигивали нам своими огоньками, и я подумал: кто знает, может быть, эти огоньки освещают беженцев или эмигрантов. Меня захватили мысли о России, ее лесах, ее степях и… ее волках! Я стал рассказывать моим спутникам о том, как однажды, в дикой степи, за моими санями долго бежали волки, разорвавшие моих собак на куски!
Что, если нас обложит стая голодных волков или остановят бандиты с большой дороги? Писали же на днях чикагские газеты о бандитских нападениях как раз на этой дороге! Мои спутники еще сидели с раскрытыми ртами, размышляя о рассказанных мной ужасах, как вдруг мы услышали жужжание мотора и скрип колес. Это был мотоцикл.
– Ну вот! – подумал я. – Это, конечно, разбойники! На случай грабежа мы заранее спрятали все наши деньги в укромном местечке внутри автомобиля, так, чтобы, обыскивая нас, бандиты не смогли ничего найти.
Свет электрического фонарика, направленный прямо в лицо шофера, мгновенно ослепил его, и он сразу остановил машину.
Переговоры шли несколько минут. Затем наш автомобиль понесся дальше. Мистерия!
Минут через пятнадцать повторилось то же самое. На этот раз, взбешенный этими задержками, я решил действовать.
– Прошу вас, ничего не предпринимайте! – прошептал кто-то. – Я вас умоляю, не говорите ни слова!
Минуту спустя дверца автомобиля распахнулась, и фигура, закутанная так, что было невозможно понять, кто перед вами – разбойник с большой дороги или полицейский, – направила яркий свет электрического фонарика нам в лицо.
– Вы начальник полиции Расина? – хрипло пробасил вторгшийся.
Я был в шубе и меховой шапке, которые придавали мне довольно внушительный вид, поэтому решился довериться судьбе.
– Да, – ответил я тем же грубоватым тоном.
– Тогда проезжайте!
До сего дня для меня остается загадкой, кто были эти два мотоциклиста – бандиты или полицейские. Когда мы добрались до отеля, шофер сказал, что, как ему кажется, те двое были посланы в подкрепление местной полиции с заданием патрулировать тот участок дороги, где недавно произошли бандитские нападения.
Если его предположение соответствовало истине, то мне просто повезло, что эти полицейские не потребовали от меня предъявить бляху шерифа, иначе мне пришлось бы с ними долго объясняться! В Чикаго у меня были серьезные столкновения с прессой. Первое произошло из-за рассчитанной на сенсацию и абсолютно лживой статьи, где говорилось о моих назойливых приставаниях к одной даме, которая была занята в «Мефистофеле». Газета сообщала, что с ее приятелем, басом, тоже из чикагской оперной труппы, случился из-за этого припадок бешеной ревности.
Свободное копирование
