Очень скоро мы узнали, что все это значило. Из каких-то уголовных недр вытащили и засунули к нам в зону двух забубённых молодцов — бандита и вора. Это было ново — уголовников в нашей зоне не держали. Конечно, КГБ придумал им политические легенды, но по малой грамотности они эти легенды путали. Бандит Тарасенко был вовсе неграмотен. Это был знаменитый Монгол[1] из той известной банды, которой нравилось заколачивать в гробы мирных толстяков, имевших большие и, так сказать, нетрудовые доходы, а затем, конечно, распиливать эти гробы двуручными пилами. Признается человек, где у него что лежит, — хорошо, тебе жизнь и нам жизнь, каждому своя. Не признается — пилим дальше, работа не пыльная. Простая техника, а работала безотказно. Но я слышал на этапах, что, попавшись, бандит многовато рассказал гражданину следователю, себя выручил, а компанию — под расстрел. Отсюда вытекало, что жить ему оставалось чуть-чуть, и на этом пункте они, видно, и столковались с КГБ. В политической зоне кто с ним станет сводить счеты? Тут его и спрятали чекисты. Работал он ассенизатором. Зона маленькая, люди чистые, хлопот немного. Чистка сортиров — проблема санитарная, и логично, что койку ему поставили не с нами в бараке, а отдельно, в санчасти, среди чистых склянок. Умывался бандит по большим праздникам.
В санчасть попадали временами и простые персоны.
Однажды там лежал Марзпет Арутюнян, все еще не поправившийся после зверского избиения офицерами в ростовской тюрьме (за то, что двое сокамерников, один из них его подельник, успешно бежали оттуда). Вошел дежурный офицер, подтянутый и строгий, спросил сердито Монгола:
— Почему не на проверке?
— А жду ж, когда мне приведут Орлова, — ответил бандит доверительно.
— Орлова? Зачем?
— А я ж его опидарастю!
Офицер захохотал, присел на койку, взглянул на Арутюняна, спросил бандита:
— Надеешься, значит?
— А то!
Это вначале меня не сильно встревожило. Но сценарий разворачивался.
Свободное копирование
