Медленно и однообразно потянулись дни в тесном каменном склепе, длиной в пять шагов, шириной в размах рук. Высоко, под самым потолком, — небольшое окно с решеткой. Маленький столик, табуретка, унитаз и раковина для умывания. К стене привинчена узкая железная откидная койка, на ней тонкий, как блин, тюфячок и тощая подушка. Одеяло из серого солдатского сукна. В железной двери глазок и форточка для подачи пищи. Над головой — электрическая лампочка. Небольшая батарея парового отопления. В углу лежала тряпка, которой по утрам заключенный был обязан вытирать каменный пол.
Если встать на табурет, можно увидеть кусочек неба. Но делать это запрещалось.
В помещении царила мертвая тишина. От нее становилось жутко. Впрочем, иногда она нарушалась. От жесткого режима некоторые заключенные сходили с ума. Не выдержав одиночки, тяжело заболел психическим расстройством мой сосед. Он дико кричал круглые сутки. Особенно страшно было слышать бессвязные вопли узника ночами. Порой волосы вставали дыбом.
Время от времени больных навещал тюремный доктор Маштаков. Он сочувственно относился ко мне. На свой страх и риск иногда приносил книги из своей библиотеки. Я читал, и это несколько облегчало тяжелое одиночество.
Маштаков вскоре распорядился отправить занемогшего в больницу.
Позже я узнал, что одновременно со мной в этой тюрьме под следствием находился мой земляк и школьный товарищ Федор Федорович Едемский — уроженец деревни Борок, расположенной в пяти километрах от Шенкурска. Федор Федорович служил солдатом в Петровском полку. В 1906 году он вез из Петербурга в свою часть нелегальную литературу, но на Николаевском вокзале его арестовала царская охранка.
Едемский тоже заболел психическим расстройством. И его отправили в лечебницу. Там он вскоре умер.
При тюрьме имелась церковь с тремя этажами отдельных каморок, предназначенных для «разговора» узников с богом. В каждой камере на столике лежало евангелие, а в углу висела небольшая иконка. Иногда к нам заглядывал тюремный священник для «душеспасительных» бесед. От меня он всегда уходил ни с чем.
Однажды, когда заключенных обходил подполковник Ананьин со своим помощником капитаном Ковалевским, я заявил ему, что считаю неправильным применение к нам, политическим, находящимся под следствием, режима, установленного для отбывающих наказание уголовников.
Ананьин взбеленился и в присутствии надзирателей закричал:
— С тебя надо шкуру содрать с головы и до пят!
Надо сказать, что к срочным заключенным[Заключенные на срок от одного до двух месяцев.] здесь официально применялись телесные наказания.
Мы с Прокофием Прытковым пробыли в каменных мешках год и три месяца. Переносить все невзгоды нам помогало сознание того, что пострадали мы за правое дело.
Свободное копирование
