С тобою шли мы вечером, и вот
возник тогда серебряный, хрустальный,
мгновенный, словно снимок моментальный,
скользящий дождь. И у чужих ворот
расцвел любви цветок сентиментальный.
Из воспоминаний Альбины Золотухиной:
«Я тоже помню тот визит в гости к Борису, когда мы со Светой отправились на поселок Крылова. Борис показался мне радостно-растерянным. Это было связано с моей подружкой. Между ними в тот вечер начали тянуться невидимые нити. Но чтобы заполнить эту растерянность, я бойко болтала с ним о поэзии. Уже и не помню, почему мы в тот вечер поменялись со Светкой обувью. Борис отправился нас провожать, шли пешком. Мои танкетки быстро натерли ноги Светке - и она, не желая меняться, сняла мои пластиковые тапочки (писк моды того времени) и шагала босиком до самого дома. Так мы и шли знойным летним вечером, даже асфальт не успел остыть. А невидимые нити между моими попутчиками все больше и больше сплетались».
8 июля в субботнем номере «Магнитогорского рабочего» вышла большая подборка стихотворений Бориса Попова «Дорога к дому». В центре - стихотворение «Светланин день» (в первоначальном варианте оно называлось «Воспоминание о дожде»), здесь же - «После грозы» (исходный вариант «Утро»).
В этот субботний день я испытала разнообразнейшую гамму чувств – от удивления и радости до обиды, разочарования и гнева. Сотрудники магазина с самого утра - газету доставляли к открытию - успели и прочитать подборку Бориса, и обсудить. Реакция была неоднозначной, скорее негативной.
- В городской газете появилась рубрика «Как живёшь, Света Гладкова?» - подсмеивались они надо мной. Признаться откровенно, к такому я была не готова – личная жизнь моя в одночасье стала публичной (к слову, в 1989 году тираж «Магнитогорского рабочего» составлял 130 тысяч экземпляров).
А влажный шёлк нисколько не шуршит.
А волосы у женщин пахнут елью.
Заколки, как иголки, запотели.
И сердце, сердце голое дрожит –
и пусть, не трусь, ну что ты в самом деле!
Повытравлены волки, нет людей.
Усни, усни плечом к плечу со мною.
Приснится сон –
и солнышко сквозное,
и ночь ночей, и тень, и свет, и день,
и дорогое платье привозное…
Ближе к обеду Борис с независимым видом - как будто ничего и не произошло, как будто он не понимал, что теперь постоянными моими спутниками будут пересуды и неодобрение - со свежим выпуском «МР» в руках зашёл в «Дом книги» - и оказался под перекрёстными взглядами «работников культуры».
- Эта публикация – для тебя, Света.
Я даже не захотела с ним разговаривать. Я чувствовала себя так, будто внезапно - точно в кошмарном сне – оказалась голой на площади, переполненной одетыми людьми. Мне хотелось сохранить наши отношения в тайне.
И - честно говоря - не предполагала я, что всё, что происходит – всерьёз и надолго.
Что сказать о реакции Бориса? Он был старше меня, умнее…
…И, как оказалось, это были пока только цветочки.
Когда первые впечатления от публикации – в том числе обида и непонимание - улеглись, я решила пригласить Бориса к нам домой – познакомить с мамой. Повод был подходящий – 11 июля ей исполнялось 50 лет. Борис колебался, долго не решался принять предложение, что было для меня удивительно – на весь город озвучить свои чувства может, а познакомиться с моей мамой не решается. Наконец, компромисс был достигнут – он придёт вместе с другом.
Это был сюрприз для мамы и - как оказалось - для меня.
Мы собирались скромно, по-семейному тихо, посидеть за праздничным столом - приготовили только любимый мамин курник и летний салат. В гостях были близкие друзья семьи, Филипповы – тётя Граня, дядя Коля и их дочь Валентина, моя подруга детства.
Когда все сели за стол, раздался звонок в дверь. Мама пошла открывать - и из прихожей донёсся крик: «Я сразу объяснюсь в любви!»
- Неужели Борис? – подумала я, выскакивая следом.
В узком коридорчике прихожей маме целовал руку какой-то мужчина. Борис стоял сзади и смущённо улыбался; в руках он держал букет пионов.
Мужчина перевёл взгляд на меня – и я с удивлением признала в нём Владимира Михайловича: руководителя кружка литературного краеведения, занятия которого мы с Альбиной посещали, будучи ещё ученицами 7-го класса. Да-да, это был именно он - несмотря на то, что не виделись мы более десяти лет, я узнала Вельямидова практически сразу же, да и могло ли быть иначе?
Сейчас я старше, чем моя мама в тот день, старше гостей, присутствовавших на дне её рождения, из которых не осталось в живых никого – даже моей подружки.
- Что ты помнишь про тот день рождения, мама? – спрашиваю я.
- Я очень смущалась, что к нам пришёл великий поэт, а на столе у нас такое скромное угощение.
Великий поэт тоже чувствовал себя неловко (отнюдь не из-за угощения), однако благодаря присутствию друга, не менее «ВЕЛИКОГО и МОГУЧЕГО ВЕЛЬЯМИДОВА» (так он себя величал), скованность и напряжение быстро рассеялись. Владимир Михайлович познакомился с Филипповыми, занял почётное место за столом – рядом с хозяйкой – и стал центром всеобщего внимания.
Вельямидов поведал присутствующим о своём знакомстве с Борисом Поповым, состоявшемся 20 лет тому назад - в 1969 году. Передаю эту историю практически дословно благодаря хранящимся у меня архивам Владимира Михайловича:
«… Ильясов познакомил Вельямидова с Галиной Лещинской и с тогда уже легендарным Борисом Поповым.
Первое впечатление, как люди говорят, обманчиво. Так и Б.П. поначалу не пришёлся утончённому эстету Вельямидову, уже прошедшему высокохудожественные университеты в качестве подмастерья рекламиста-оформителя в кинотеатре «Магнит».
Встреча гигантов состоялась на квартире у Галины.
Попов был хоть и слегка, но откровенно пьян и явно намеревался добавить ещё. Что тоже вполне естественно для пьющего человека.
Но было нЕ на что.
Что ж, тогда он почитает свои новые стихи в ожидании повального восхищения и, как следствие, само собой заведомого продолжения такого тёплого, такого спонтанно творческого общения за стаканом-другим пусть даже и недорогого плодовоягодного.
Вельямидов помалкивал.
Ильясов же на правах более давнего знакомого Попова и как бы даже коллеги и сподвижника по поэтическому цеху и литобъединизму пытался в ответствование прочесть что-то своё. Но написал он к тому времени не так много, как Попов, и поэтому быстро выдохся.
Борис же – как живой гений (вот он, рядом, можете потрогать – только осторожно), весь в то же время такой свой и тоже ме-е-е-стный, первичным признавал только себя. Ну, может быть, ещё Пастернака и то потому, что тот тоже Б.П.»
(«Все свои, местные…» из архивов Владимира М. Вельямидова)
Сделав паузу, Вельямидов дал возможность Борису прочитать стихотворение, написанное специально к этому дню:
Эмилия Ивановна,
июль –
прекрасный месяц женского цветенья!
Ни ветерка на свете. Только тюль
оконных штор отбрасывает тени.
Так вы, достопочтенный юбиляр,
вслед за собой отбрасывайте тени –
чтоб их мужчины прятали в футляр
и вспоминали, полные смятенья!
Какая это малость – пятьдесят.
И вас напрасно мучает тревога:
чем сад взрослей – тем радостнее сад,
плоды вкусней и ветви ближе к богу.
Эмилия Ивановна,
я рад
приветствовать Вас – пойте и цветите,
таинственно, на свой особый лад
невидимые связывая нити!..
Мама помнит, как друзья-гиганты наперебой, до позднего вечера рассказывали о Владимире Высоцком - из его жизни они знали множество интереснейших фактов, неизвестных нам, цитировали наизусть любимые отрывки, Вельямидов даже пел! С изумлением и восторгом выслушали мы историю о том, как – во время своего обучения в литинституте – Борис познакомился с кумиром поколения лично. Упоминание же о том, что поступил туда Попов по рекомендации самого Бориса Ручьева, послужило финальным аккордом в создании образа «великого поэта».
Уже прощаясь, Владимир Михайлович пообещал в следующий раз принести редкие фотографии Высоцкого - в том числе и ту, на которой он, Борис и Владимир Семёнович были запечатлены вместе. Ни у кого даже сомнения не возникло в правдивости этого обещания.
Правда, в архивах Попова и Вельямидова, хранящихся у меня, этой фотографии я не обнаружила.
Свободное копирование
