Нападение

   В шалмане музыка играет,

   Кругом веселье пьяное шумит.

   Там за столом, бокалы наполняя,

   Сидит пахан и мрачно говорит:

   - У нас, воров, суровые законы,

   И по законам этим мы живем.

   И раз наш Сенька честь свою уронил,

   Мы порчака попробуем пером.

   Из блатных стихов

   Шестнадцать блатных банды Стального по решению начальства Заплага были рассредоточены по разным приискам. Следуя заветам своего вожака, все они совершили в своем лагере в течение месяца-двух по убийству или другому тяжкому преступлению и вновь оказались вместе в штрафной зоне участка Линкового. Здесь были такие же воры, как они, многие из бывшей бригады Бабакова; остальных привезли за лагерный бандитизм с других приисков. Все они работали под конвоем на одной и той же шахте. В столовой к своему лагерному питанию никаких добавок они не получали - сидели на голой пайке и постепенно стали «доходить»«. Положение их становилось отчаянным. Кое-кто, не видя другого выхода, упросил начальника лагпункта вернуть в общую зону, обещая покончить со своим воровским прошлым. Фраерами они, конечно, не стали, а перейдя в разряд сук, обычно получали блатные места в лагерной обслуге. Но теперь они уже знали, что им, как предателям, вынесен честными ворами смертный приговор. Непримиримая вражда между честными ворами и суками не прекращалась ни на день.

   Как-то дежурный надзиратель вызвал Василенко в изолятор, в котором находились сука и честный вор. За какое-то нарушение режима ссученный попал в ШИзо. Честные воры, узнав об этом, решили, что это удобный случай расквитаться с ним. Намеченный урками палач умышленно нарушил режим, попал в изолятор, ночью задушил суку и отрезал ему голову, спрятанной в обуви и незамеченной при обыске, крышкой от консервной банки. Когда Василенко вошел в карцер, он увидел голову казненного, насаженную на один из прутьев решетки, отделявшей камеру его от коридора с печкой. В другой раз прямо в бараке блатные забили в голову своей жертвы ржавый костыль.

   По соображениям гуманности у нас в стране после окончания войны была отменена смертная казнь. В какой-то мере это облегчало положение бандитов. Каждый из них уже получил срок «на всю катушку» - 25 лет, многие не единожды. При осуждении на новый срок, старый погашался (25 лет было максимальным сроком заключения), так что, в сущности, вор получал дополнительно лишь один-два года, что его мало беспокоило. Бежать из лагеря было рискованно, так как даже хорошо подготовленный побег, как правило, кончался поимкой беглеца. При этом вохровцы обычно не приводили его в лагерь, а убивали на месте.

   По мнению Стального и его единомышленников единственным выходом из создавшегося положения был лагерный террор: нападение на обслугу и, прежде всего, на сук. На надзирателей и конвоиров бандиты не нападали, зная, что в этом случае до суда дело не дойдет, - их застрелят на месте преступления, ничем не рискуя.

   На Линковом на обед и на прием в амбулаторию штрафников впускали в общую зону. Иван Петрович Василенко в первой комнате амбулатории делал перевязку больному, когда в окно увидел, что блатные из штрафной зоны бегут на прием. Через минуту услышал, как открылась дверь, но, занятый делом, даже не обернулся. И вдруг почувствовал сильный удар в голову, должно быть, ножом. Заливаясь кровью, Василенко стал падать. Второй удар, направленный бандитской рукой «под правое ребро» - в область печени, при падении жертвы пришелся ниже - в ягодицу. Это спасло фельдшеру жизнь. А напарник бандита, ворвавшись во вторую комнату, нанес смертельный удар кайлом по голове Клименкову, которому до освобождения из лагеря оставалось шесть дней.

   Судьба жестоко обошлась с ним. В лагере Клименков лояльно относился к блатным, уважая их смелость, независимость от лагерного начальства; иногда незаконно давал им освобождения от работы. Это возмущало Ивана Петровича, понявшего в лагере, что воры - злейшие враги работяг-фраеров. Он никогда не поддавался ни на их угрозы и шантаж, ни на льстивые речи, ни на посулы. В этом тщедушном, больном человеке, перенесшем все лишения своего рабского положения, сохранилось чувство справедливости и в лагерных условиях: омерзение к наглым, сытым бездельникам и внимательное, доброжелательное, милосердное отношение к слабым, униженным узникам лагеря, отдававшим все свои силы каторжному труду. Убийство Клименкова воочию показало жестокость блатных к заключенным-фраерам, даже не делавшим им никогда зла.

   Примерно в это же время бандиты убили своего бригадира, жившего в общей зоне и зашедшего в штрафную перед разводом. В общей зоне двое бандитов вошли в кабинку нарядчика и там нанесли ему смертельный удар; еще двое ворвались в кухню, но тут ночной повар не растерялся и, схватив топор, преградил им путь.

   - Ничего! - крикнул один из бандитов, отступая. - От нас никуда не уйдешь. Рано или поздно мы вас всех порешим.

   Убивая лагерных придурков, бандиты надеялись дестабилизировать обстановку в лагпункте, добиться ослабления режима и улучшения для себя питания в лагерной столовой, а затем и полностью восстановить свою власть в зоне. Но это им не удалось.

   Обычно в лагерную зону не разрешалось входить надзирателям с оружием, но теперь Мороз, заручившись поддержкой начальника лагеря и командира дивизиона, направил в штрафную зону группу вооруженных вохровцев и с их помощью извлек из бараков зачинщиков и участников бандитского мятежа и водворил их в ШИзо. Через несколько дней оперуполномоченный прииска оформил на них дела, и бандитов отправили в Сусуманскую тюрьму. Там долго велось следствие и все бандиты снова (в который уже раз!) получили по «четвертной». Они вернулись на штрафной прииск, подкормившись и прибарахлившись в Сусуманской тюрьме, объедая и раздевая там фраеров. Перед отправкой на Линковый, когда заключенные сидели уже в машине, один из бандитов выхватил спрятанную и незамеченную конвоирами заточку и ударом в грудь убил незнакомого ему заключенного-фрайера. Бандита сняли с машины и снова направили в тюрьму, но прокурор, узнав об этом, приказал отправить убийцу в штрафной лагпункт, откуда его привезли: ведь только два дня назад за лагерный бандитизм он получил максимальный срок - 25 лет.