В заключение хочу составить вот какой список.
1) . Отец моего школьного друга Юры – Дмитрий Фёдорович Куюков, узнав о том, что я сдаю вступительные экзамены на филологический факультет педагогического института, велел мне предупреждать его перед каждым моим устным экзаменом. Его служебный кабинет помещался в те дни как раз в здании пединститута, а по занимаемой должности он общался с членами экзаменационной комиссии. Дмитрий Фёдорович договаривался о том, чтобы меня на экзамене не заваливали!
Но 8 мая 1950 года, после экзамена по географии, на котором мой ответ был не только объективно оценен высшим баллом, но и особо расхвален экзаменатором, - случилось ужасное: моих родителей арестовало МГБ. Поэтому перед экзаменом следующим (по украинской литературе) я не зашёл к Дмитрию Фёдоровичу, чтобы, не дай Бог, не подвести его «под монастырь»… И – получил тройку! Этого оказалось достаточно, чтобы не пройти в институт по конкурсу, хотя все остальные предметы были мною сданы на «пять»..
Узнав об этом при случайной встрече со мной в коридоре, Куюков повёл меня к декану вечернего отделения Михаилу Васильевичу Чеху – и попросил разрешить мне посещать лекции на правах «вольнослушателя», с тем, чтобы я был туда принят, если кто-то из поступивших на первый курс будет отчислен за непосещение лекций. Так потом и произошло, в результате чего я получил высшее литературно-языковедческое образование.
Ко времени этого своего ходатайства Д. Ф. Куюков уже был осведомлён о нашей семейной трагедии. Он сильно рисковал. И тем не менее решился на то, чтобы оказать помощь сыну репрессированных «врагов».
Юра, как ни в чём не бывало, продолжал со мною общаться и дружить. Он первый из всех друзей посетил наш зачумленный дом.
2) Мама Валерия Волоцкого –Лидия Савельевна явилась к нам в квартиру буквально на следующее же утро после ареста родителей, о котором она узнала от мужа, Валеркиного папы, Марка Израилевича, работавшего в одном учреждении с моим отцом. Единственной целью её прихода было – подбодрить меня, высказать сочувствие, вселить искру надежды. До конца своих дней не забуду простого и трогательного поступка этой женщины. Пусть будет ей пухом земля!
3) С благоговением вспоминаю и о Людмиле Михайловне – маме Виктора Канторовича! В 1958 году у нас с Инной родился сын – и через месяц оказалось, что у него врождённое сужение привратника желудка. Лечение этой болезни – только оперативное, притом – по жизненным показаниям: если не прооперировать – ребёнок неизбежно умирает от истощения и обезвоживания организма.. Куда поместить 30-дневного малютку, уже успевшего потерять КИЛОГРАММ весу? Было две возможности: в дальнюю больницу на Холодную гору - и в очень от нас близкую детскую хирургическую клинику медицинского института. Специалисты в обоих учреждениях отличные, но нам удобнее было, конечно, посещать ребёнка в ближнем из них.
И дело не только в простом удобстве. Жена моя была обессилена тяжёлым послеродовым воспалением, и ездить на другой конец города в трескучие морозы ей было бы попросту опасно. Однако по жёсткому установлению медицинских властей клиника мединститута обслуживала не город, а область, нам же надлежало везти ребёнка именно на Холодную гору.
Я обратился к Людмиле Михайловне - .детскому врачу: она имела большие связи. Оказалось, что заведующая детской хирургией «клингородка» д-р Воскобойникова – старинная, ещё с гимназических лет, подруга Людмилы Михайловны. Этого оказалось достаточно - наш ребёнок был принят и прооперирован. Правда, затем последовал длительный, трёхмесячный период борьбы за его жизнь, но в результате он был спасён.
О том внимании, которое оказал мне её сын Витя, не забыв, после ареста моих родителей, о моём дне рождения и организовав его празднование, я уже рассказывал.. После ареста и осуждения родителей нас с сестрой и старую бабушку выселили из ведомственной квартиры, предоставив маленькую, площадью в 10 кв. метров, каморку в перенаселённой коммуналке типа «воронья слободка». С «идеологической» должности старшего пионервожатого школы меня изгнали, а с «хозяйственной», куда я было устроился (агентом по сбору утильсырья), ушёл сам (обо всём об этом подробно рассказано в третьей книге моих записок – см. главы «Гроза и Буря», «Голуби мира» и «Кавалер Импозанто…»). Денег на переезд не было. Случайно нашёл в старой книжке завалявшиеся 80 рублей, которых хватило на то, чтобы нанять грузовик. А вот на грузчиков не хватило..Помогли школьные друзья: Толя Бобров и Жора Боровик (классом младше нас), бывшие одноклассники: Женя Брон, Миша Берлин, Игорь Гасско, ещё кто-то… Ну, и сам я, конечно, тоже таскал нехитрые наши пожитки. Ещё немного раньше книжный шкаф, сохранившийся с довоенных лет, купил у меня по дешёвке Мирон Черненко, и мы с ним вдвоём отнесли этот шкаф на руках из «Красного Промышленника» мимо Госпрома, по аллеям сада Шевченко, к Мирону на Рымарскую – на верхотуру, в его мансарду.
5) Вернулся я из армии – и столкнулся с проблемой трудоустройства (об этом тоже рассказ впереди – в книге «Грудь четвёртого человека»). Наконец, стало мне известно, что подходящая для меня работа есть на заводе имени Малышева, но как туда попасть? К тому времени на этом заводе работал уже по институтскому распределению Толя Новик – и даже был членом заводского комитета комсомола. Он использовал свои внутризаводские связи для того, чтобы со мною хотя бы поговорили… На просьбу Толи откликнулся секретарь комитета комсомола, а потом и заместитель секретаря парткома. Пустяковое совпадение моих «объективных данных» с их сиюминутными интересами решило вопрос: я был принят на должность редактора заводского радиовещания. Это определило мою судьбу не только на ближайшие 15 лет (столько я проработал там), но и на всю жизнь: журналистика стала моей профессией.
Друзья удивляются остроте моей памяти. Но простительно ли забывать такие важные вещи, как оказанное тебе добро?
Вот таков эпилог моей мужской школы. Но - не весь. Его продолжение – во всех последующих пяти книгах моих записок о прожитой жизни
Свободное копирование
