Однако мне удалось на какое-то, пусть и недолгое, время получить другую, более яркую роль и сыграть её так, что я приобрёл среди ребятни всего города краткую, но шумную известность. Дело шло к Новому, 1946-му, году, и во Дворце развернули подготовку к общегородским праздникам Ёлки. Предстояло обеспечить художественную и игровую программу на десять таких праздников: по числу каникулярных дней. Программа – одна, а утренников – десять. Женщина-режиссёр, которой была поручена подготовка игр и аттракционов возле ёлки, устроила блиц-конкурс на замещение вакансии «индийского факира», занятого в новогоднем представлении.И из нескольких конкурентов выбрала меня.
Я должен был в ходе каждого утренника совершать липовые «чудеса»: угадывать, к какому месту раскрытого перочинного ножичка прикоснулся в моё отсутствие один из детей, «читать пальцами» написанные детьми короткие записочки и т. д. Разумеется, я не экстрасенс и не «артист оригинального жанра» и всего этого не умею, но режиссёр научила меня жульничать, и я ни разу не попался! Как исполнителю мне надлежало степенно обходить круг собравшихся вокруг ёлки детей, пытливо вглядываясь в их лица, представляясь всевидящим и всемогущим, произнося таинственные заклинания, – короче, достоверно валяя дурака – или, точнее, мудреца (что, в сущности, одно и то же). Я очень понравился «работодательнице», так как без малейшей улыбки заглядывал в глаза зрителю (а в момент конкурсного испытания - ей самой), выразительно напускал на себя побольше загадочности и туману, важно произносил какую-то абракадабру, выдаваемую за индийские заклинания. Она даже сказала: «Молодец мальчишка»!»
Выступали мы вдвоём с ассистентом (без которого «фокусы» было бы невозможно исполнить: он незаметно для прочих подавал одному мне известные условные знаки), – этого ассистента я сам, кажется, себе и подобрал: то был девятиклассник из нашей же школы Алик Гиршберг. Вместе с ним мы раскрасили в полоску (по трафарету - масляными красками) пошитые нам из грубого холста халаты, наматывали себе на головы чалмы, сделанные из домашних простыней и украшенные ёлочной звездой с блестящим султаном из канители, рисовали себе под носом чёрные усики… А далее вступал в дело наш исполнительский «талант». Перед моим появлением ведущий праздник массовик сообщал: «К нам прибыл из далёкой Индии факир Абдул-Абдуррахман-Магараджа»… Уже после дебюта, после первого такого праздника побывавшие на нём дети, завидев меня где бы то ни было, принимались радостно кричать: «Факир, факир! Абдул! Абдуррахман!» А поскольку на ёлках за десять дней побывала чуть ли не половина детей нашего города, то ещё долго после тех каникул мне на улицах кричали это моё «сценическое имя». Так я получил одно из своих школьных прозвищ (Абдул-Абдуррахман), которым, правда, пользовались не очень широко, но некоторые (например, Ходукин) – регулярно.
Но самое интересное для нас (кружковцев и других подростков, занятых в организации и обслуживании праздника), начиналось после того, как праздник ёлки заканчивался и малыши расходились по домам. Каждый раз мы получали в своё распоряжение на час-полтора уютный зал Дворца и устраивали танцы. За рояль садилась ученица 17-й школы Лена Матецкая, самоотверженно обеспечивая всем остальным возможность танцевать, и начинался упоительный, полный неясных надежд и романтических настроений наш собственный волнующий праздник у ёлки… Поскольку все мои ровесники мальчишки облюбовали себе среди девочек объекты подростковой своей любви, выбрал и я предмет воздыханий: славную черненькую Лилю Жирмунскую - и чаще всего приглашал танцевать её, – вот и вся любовь! Летом Лиля (возможно, польщённая моим вниманием) даже пригласила меня к себе домой, на свой день рождения, – там мама и папа с улыбками меня рассматривали, - конечно, ещё не как серьёзную кандидатуру, но всё-таки первого в жизни девочки «жениха»: на их лицах читалось смешливое удивление, что вот, незаметно-незаметно, а дочурка выросла… Сначала, кроме меня, не было среди гостей ни одного мальчика. Девочки предложили играть во флирт. Я никогда ни до ни после не играл в эту игру, а только читал о ней нелестные характеристики: игра-де – «мещанская». Раздали какие-то карточки, надо было сначала отвечать на какие-то слова: «Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме…» И – называется какой-либо цветок, соответствующий одному из тех названий, что были розданы на бумажечках. Скажем, у меня был «Гиацинт». Услыхав, что он «не надоел» ведущей, я должен отозваться: «Ой!» - «Что с тобой?» - говорит ведущая. «Влюблён!» - «В кого?» - «В розу!» - Тут в игру включается «Роза»: «Ой!» - «Что с тобой?» - «Влюблена!» - «В кого?» - В «Астру!» И так далее… Игра глупейшая… На каком-то её этапе пользуются розданными карточками, где напротив названий цветов записаны фразы светского диалога. Подобрав такую фразу, я в «цветочном» диалоге адресовал её юной хозяйке дома: «Я сегодня не в своей тарелке», - гласила избранная мной эпистола. Смутившись, Лиля стала писать мне записку (это в одной-то комнате!): «Извини, я вижу, тебе скучно, сейчас придут мои братья, и будет веселее». Братья в самом деле появились (одного звали Дава, то есть Давид, что меня очень удивило: мой папа тоже был Давид, но – Додя), мы поели угощение и продолжали играть… Больше мне ни во флирт не приходилось играть, ни бывать в гостях у этой славной девочки.
Свободное копирование
