Я вижу его
Был январь девятьсот четырнадцатого. Мы с Димой Коломийцовым шли в Городскую думу за билетами на какой-то концерт или лекцию. Возле мехового магазина Мертенса… Нет, скорее – у магазина дорогого белья "Артюр", Невский, 23, – чего-то ожидала дюжина любопытных. Чуть поодаль ворковали два "мотора" – слово "автомобиль" было еще редким. Люди, вытягивая шеи, смотрели на дверь. Остановились и мы.
– Да графиня эта, Брасова! – сердито буркнул не нам – соседу хмурый енот в запотевшем пенсне. – Ну, морганатическая! Жена Михаила… Да уж до вечера не будет в лавке сидеть, и…
Он не договорил. Из магазина – несколько ступенек приступочкой; там и сейчас продают мужские рубашки – выпорхнула прелестная молодая женщина в маленькой шляпке, в вуалетке, поднятой на ее мех и еще чуть влажной от редкого снега, в чудовищно дорогой и нарядной шиншилловой жакетке. За ней – одна рука на палаше, в другой маленький пакетик – поспешал юный гвардейский офицер, корнет. Второй пакет – куда больший – на отлете, как святые дары, нес кланяющийся, улыбающийся то ли хозяин, то ли старший приказчик. Ах, как он был художественно упакован, этот августейший пакетик!
Они только сошли на панель, дверь магазина, легонько присвистнув (пневматика!), открылась вторично, и – я забыл про всех морганатических… Из двери вышел плотный, крепкий человек, конечно иностранец, нисколько не аристократ. Несомненный интеллектуал-плебей, как Пуанкаре, как Резерфорд, как многие. Его умное свежее лицо было довольно румяно: потомственный крикетист еще не успел подвянуть на злом солнце неимоверных фантазий. Аккуратно подстриженные усы лукаво шевелились, быстрые глаза, веселые и зоркие, оглядели сразу все кругом… Как я мог не узнать его? Я видел уже столько его портретов!
За его плечами показался долговязый юнец, тоже иностранец, потом двое или трое наших. Он задержался на верхней ступеньке и потянул в себя крепкий морозный воздух пресловутой "рашн уйнтэ" – русской зимы. С видимым удовольствием он посмотрел на лихачей – "Па-ади-берегись!", снег из-под копыт, фонарики в оглоблях, – летевших направо к Казанскому и налево – к Мойке, на резкий и внезапный солнечный свет из-за летучих облаков и, чему-то радостно засмеявшись, бросил несколько английских слов своим спутникам. Засмеялись и они: кто же знал, что только шесть месяцев осталось до роковой грани?
Потом все сели в "мотор" и уехали. И больше я его не видел никогда.
Во второй его приезд, осенью двадцатого, я воевал на польско-балаховичевском фронте, в Полесье. До нас не дошли известия о его встрече с Лениным: нам было не до Уэллсов.
Свободное копирование
