Музей современного искусства. В ровных, спокойных женщинах на полотнах Мориса Дени есть что-то от восточных гравюр. Читают, точат карандаши, просто гуляют под деревьями. Никакой суеты! Самосозерцательность. Как это приятно...
Кстати, и у Пьера Боннара уловил я тот же привкус японской живописи, что и у Дени. Правильно, ведь они дружили, оба преклонялись перед Гогеном, были пропагандистами его идей. Дети Боннара куда-то плывут мимо удильщика, мимо уток, мимо свежих весенних красок далёкого городка. Плывут во взрослость, в лето жизни...
Противные зелёные люди Эрнста Кирхнера. Чувствуется в нем несамостоятельность, тайная страсть к подражательству...
Понял, что я по-настоящему люблю Матисса, люблю его нескладных, корявых людей, его непременное яркое красное, его праздничность, весёлую пестроту, в которой бьётся жизнь. Редко и неохотно писал мужчин. У московских золотых рыбок в Париже есть две подружки в большой банке на простом столике у синего окна...
...И вдруг среди всей этой потрясающе написанной воды Марке – nue на диване, с бархоткой на шее, некрасивая, мосластая. Не знаю, кто это, но мне кажется, это – не натурщица. Наверное, он её любил...
У примитива Камилла Бомбуа усатый силач поднимает огромные гири и при этом коситься на плошку, в которую ему бросают деньги. Сюжет и техника примитивны в равной мере. А если художник примитивно думает, он не сможет стать настоящим художником-примитивистом...
А может быть, расчленённый мир Пикассо выдумали искусствоведы?..
...А вот Шагал – действительно еврей! Не могу это объяснить, но у него ослепительно еврейская живопись. Шагал – художник мирового класса, но при этом именно еврейский художник, гений своего народа.
Ни в одном альбоме не встречал никогда такого Дали. Картина называется «Evocation de l’apparition de Lenin» («Впечатление от появления Ленина»). Написана в 1931 году. Рояль. На рояле чистая нотная бумага и по ней бегают муравьи. А над роялем летают лохматенькие, цвета яичного желтка шарики, величиной примерно с мячи для пинг-понга, а в каждом шарике – портрет Ленина.
Кандинский так стремительно обгонял всех современных ему художников, что не успевал их разглядеть.
* * *
5) Ипподром. Хемингуэй писал: «В этом году и на протяжении ещё нескольких лет мы много раз бывали вместе на скачках, после того, как я кончал утреннюю работу...»
После того, как мы со Львом окончили утреннюю работу, мы тоже отправились на скачки. Хемингуэй играл на скачках в Энгиене или в Отейле. Оба эти ипподрома живы и, судя по всему, изменились мало. Билет стоит 2 франка. Играли с Лёвой на бегах, хотя играть советским людям на заграничных бегах строжайше запрещено. Я думаю, запрещено потому, что боятся: «А вдруг он выиграет! И получит деньги! И он же сможет тогда их потратить на себя!» Я поначалу выиграл немного, но потом в итоге проиграл 80 франков. Лёвка тоже проиграл. Для тех, кто проигрывает на скачках, французы изобрели специальное название – «пелюзары». Очевидно, Хемингуэй, как и мы, был пелюзаром, он писал: «Для того, чтобы скачки стали источником дохода, нужно было отдавать им всё время, а его у меня не было». И у нас с Лёвушкой не было!
* * *
Холодные, причудливо выгнутые чугунные скамейки во внутреннем дворе Лувра.
Свободное копирование
