Одним из наиболее «мистических» эпизодов, связанных с моей школьной жизнью, было развернувшееся на наших глазах психическое заболевание одного из учеников нашего класса. Речь идет о Сергее Ш. (в классе все звали его "Шиш", и он на это не обижался). Кажется, в четвертом классе нам сообщили, что у Ш. умерла мать. В пятом классе мы заметили, что Ш., когда его обижали, начинал «психовать», т.е. во время драки нарушал все негласно принятые нормы кулачного боя. Может быть, из-за этой своей «особенности» он не очень страдал от каких-либо систематических издевательств. Учился он средне, но был не без способностей и отличался своеобразной наблюдательностью. Так, в Атласе по истории СССР для 4 класса имелись карты, иллюстрировавшие боевые действия в Гражданскую войну 1918-1920 гг. На некоторых из этих карт были обозначены (с помощью пунктирных стрелок) планы вождей белого движения. Так вот, Ш. в беседе со мной обратил внимание, что если Деникин и Колчак, согласно этим пунктирным стрелкам, «метили» захватить Москву, то планы Врангеля были намного скромнее, и распространялись лишь на Харьков. Ш. проявлял также интерес к этимологии: например, он в беседе со мной и Андреем Семеновым предложил версию происхождения слова «ошеломить» от «ударить по шлему».
Заболел Ш. в восьмом классе, весной. Первые признаки болезни заметили мы с Андреем Семеновым (ибо он дружил с нами). Как-то мы втроем возвращались с субботника (он происходил на овощной базе, находившейся неподалеку от школы) и Ш. в беседе с нами вдруг с необычной серьезностью заговорил о нравственной проблематике повести Анатолия Алексина "А тем временем где-то…". Нас с Андреем поразило не содержание сказанного Ш. (примерно те же самые мысли мы и сами должны были сформулировать, так как по повести Алексина нам было задано написать домашнее сочинение). Нас поразила именно необычная его серьезность и страстность, с которой он повел с нами спор, в котором с его стороны прозвучали высказывания: «Вы ничего не понимаете», «Это очень серьезно» и т.п. Поняв, что "Шиш взбесился" (как это по горячим следам афористично сформулировал Андрей Семенов), мы отстали от него, не придав этому эпизоду особого значения.
Почему нас поразила эта внезапная «серьезность» Ш.? Дело в том, что до своей болезни он часто вместе с нами пародировал и вышучивал все те идеологические клише, которые с пафосом преподносились нам нашими учителями. Например, он не имел ничего против такой, например, пародии на Некрасова:
О парта, колыбель моя,
Любил ли кто тебя, как я…
Вскоре после нашего спора о повести Алексина открылись и другие, более явные странности в поведении Ш. Он, к примеру, приходил в класс к середине урока и, как ни в чем не бывало, садился за парту. На контрольной работе по черчению он тщательно оформил в углу листа «рамку» (в которой содержались сведения об ученике и краткое описание работы) и сдал лист без чертежа. На уроке литературы, когда весь класс писал сочинение, он сдал подписанный тетрадный лист совершенно пустым. Кончилось тем, что его отправили на лечение в психиатрическую больницу. Проведя там несколько месяцев, он получил академический отпуск и завершил учебу на год позже нас. Последний раз я видел Ш. на «последнем звонке» – 25 мая 1974 г., когда наш выпускной класс официально прощался со школой и торжественно спускался по школьной лестнице. Ш. приветливо и несколько смущенно помахал нам рукой.
