1 сентября 1964 г. я впервые пошел в школу. Ее номер был 344, и она находилась неподалеку от нашего дома. Нам раздали «Букварь» с портретом Никиты Сергеевича Хрущева (в том же году, в конце октября, Хрущев был снят со всех постов и отправлен на пенсию). Моей первой учительницей была Надежда Андреевна Якубова. Она вела у нас все предметы, кроме пения и ритмики. Я до сих пор помню внушенные ей правила, например, «чу», «щу» пиши через «у». У меня в то время был суеверный ужас перед самой возможностью ошибки и по-детски непосредственная любовь к истине. Также глубоко внедрился в мое детское сознание переместительный закон сложения: от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Социальная подоплека этого закона мне тогда была неизвестна, но она существовала: отрицание всякой красоты, которая основывается на незыблемости и уникальности расположения частей, а также советский (и вообще тоталитарный) принцип: "Незаменимых нет". Также помню общий смысл фрагмента довольно длинного стихотворения о русском алфавите, читавшегося по очереди многими детьми на ноябрьском утреннике по случаю окончания первой четверти: буква «я» оказалась в конце алфавита, чтобы пристыдить эгоистов. Тогда я не знал, что когда-то мои далекие предки писали «чюдо» и не знали ни о каких «чу», «щу», а первая буква алфавита называлась «аз» и, между прочим, означала «я».
Когда мы с Надеждой Андреевной проходили буквы, и она спрашивала детей, какие они знают слова на букву «Б», я поднял руку и сказал «Бельгия» (сказалось мое знакомство с политической картой мира).
Как-то в начальной школе (может быть, при Надежде Андреевне, но не уверен) нам, детям, читали стихотворение Некрасова "Железная дорога". А потом учительница рассказала нам, что "колтун" - это такая страшная болезнь, когда волосы наливаются кровью и к ним больно даже притронуться. Я пришел домой и рассказал все бабушке Рахили. А она, врач-терапевт, не поверила: "В волосах же нет кровеносных сосудов..." Вот так штука. Я был ввергнут в недоумение.
