Розыск
Работа постепенно налаживалась, да и в наших поисковых усилиях намечалось некоторое продвижение. Мы не могли найти ниточку для поиска отчима. Но исходя из того, что многих днепропетровцев мы видели в Свердловске, а наш эшелон пунктом назначения имел Челябинск, а потому резонно предположив, что и «Сельхозтехника» могла быть в эти края направлена, мы решили искать через эвакуационные организации этих двух центров. Точного адреса их мы не знали и, чтобы не терять время, я адресовала письма предположительным организациям с обязательным «акцентом» в названии на слове «эвакуационный», по сути – «на деревню дедушке». Особой надежды не было, но и бездействовать было нельзя – тогда точно не найдём.
Примерно в ноябре в Райздравотделе мне вручили письмо из Наркомата обороны. На конверте внизу жирным типографским шрифтом адрес отправителя – Управления по розыску, а в верхнем углу – такая же черная пятиконечная звёздочка. Возле меня – мои любопытствующие сочувствующие сослуживцы. С волнением открываю конверт и читаю: «В ответ на Ваш запрос сообщаем, что Галембо С. Н. в числе погибших, пропавших без вести и попавших в плен...» - на этом строка заканчивается; в моем уме всё прочитанное почему-то приобщается к черной звездочке на конверте, и мне становится худо. А за моей спиной стоящие трясут меня и твердят «Тут же написано – не значится! Не значится!»
Слава Богу! Слава Богу, что не значится! А как же с нашими адресами? И я отсылаю повторную письменную просьбу, уже надеясь на ответ по существу.
Из Свердловска и Челябинска – ни ответа, ни привета. И только примерно за месяц до моих родов мы получили короткое письмо, но не из «инстанций», куда мы писали, а от самого Бориса Соломоновича Равича (значит, мы всё же куда-то достучались), в котором он, к нашему большому огорчению, писал что очень болен, нуждается в уходе и надеется на мамин приезд. Разрыв во времени между написанием письма и его доставкой был большой – точнее не помню. Значит, ехать нужно срочно. В связи с чрезвычайными железнодорожными сложностями того времени мне пришлось обратиться за помощью к председателю Райисполкома. И через день после получения письма мама выехала в Челябинск.
Сказать, что эта сама по себе затруднительная для мамы поездка была для нас обеих драматичной – значит очень мало сказать. Не поехать – немыслимо. Но и мне с Сашей перед самыми родами остаться одним страшно.
Обдумывая ситуацию в Челябинске и у нас, мы решили, что маме нужно по возможности привезти отчима к нам. Но возвратилась мама вскоре и в большой печали – не застала в живых... Какие трудные пошли за этим дни – не могу передать. Мама считала себя виноватой в отъезде со мною из Днепропетровска, казнила себя, не выслушивая меня. А между прочим, уже много-много лет спустя – в 90-х годах – у меня была короткая переписка с дочерью хозяйки нашего двора в Днепропетровске –Татьяной Петровной Богоявленской . Она из города не уезжала, а мне нужно было подтверждение факта нашей эвакуации. И в этой переписке она сообщила, что отчим после его мобилизации на рытьё окопов и после нашего отъезда дома не появлялся. Так что мама могла бы сама признать себя не виноватой, но узнать это она не успела, её уже, к сожалению, не было. Вот так закончился этот наш поиск.
Примерно к середине декабря пришло еще одно письмо из Управления по розыску Наркомата обороны. В нём сообщалось, что основная база «нашего» санитарного поезда – Арзамас. Я, конечно, немедленно туда написала и опять ждала ответа.
Свободное копирование
