На сборном пункте мы прождали не очень долго, Главное – не опоздали. А вот как мы добирались до места посадки, не могу припомнить - не запечатлелось. Должно быть, устала, нанервничалась, да и беременность давала себя знать.
Место посадки – погрузочные площадки товарной железнодорожной станции. Это заводской район Чечелевка: коксохимический завод имени Петровского, машиностроительный завод и др. – не очень то и помню.
Состав из множества товарных вагонов ждал нас, Двери вагонов ещё были закрыты. Все собрались с вещами на погрузочных площадках под деревянными навесами. Там, где стояли мы с мамой, навес упирался в маленький кирпичный домик. Все ждали разрешения на посадку, которую наконец объявил какой-то довольно молодой капитан. Двери вагонов открылись, и все со своей ношей потянулись к вагонам.
Сашенька был у меня на руках, и мы с мамой примеривались, как лучше справиться с грузом, как вдруг низко-низко над нашим составом пролетел (какой-то миг!) самолёт, сбросил бомбу – оглушительный звук! – и где-то сразу же развернувшись , низко-низко пролетел опять, расстреливая и наш состав, и толпу. И улетел восвояси. Люди, уже добиравшиеся до вагонов, отхлынули обратно на прежде прикрытые деревянным навесом площадки, хотя еще до выстрелов от бомбовой волны эти навесы вместе с деревянной стенкой снесло – как сдуло – начисто. Я держала Сашеньку на руках, мы стояли возле кирпичного домика, и ринувшаяся толпа так прижала нас, что ребёнка запросто могли раздавить. И я, на одной руке держа Сашу, второй, как могла, оттискивалась, упираясь в стенку. А у Сашеньки глаза стали какими-то большими, остановившимися, он даже не плакал...
Всё произошло так быстро: самолет прилетел-улетел, оставив всех ошарашенными, оглушенными. Какой-то миг бездействия – а потом дикий плач и крики, возгласы поисков невесть как переместившихся родственников. Мы с мамой, слава Богу, быстро нашли друг друга – нужно приходить в себя.
А у края площадки я увидела прислонившуюся к кирпичной стене домика женщину с ребёнком, у которого висела почти оторванная ножка. Кровь была на одежде. Женщина не кричала, она вопила без слов – и совершенно бледное личико ребёнка с закатившимися глазками - ужасная картина! Страшная перспектива для каждого из здесь стоящих. Суета, волнение, растерянность. Многие в истерике –ведь в основном здесь были женщины. Потом рассказывали, что ребёнок тут же и умер, а маму его – она была ранена в бедро – увезли на «скорой» в ближайшую больницу. Были ещё раненные, пострадавшие.
Наш отъезд в этот день не состоялся – три вагона снесло, пострадал и паровоз, и железнодорожный путь. Так что о посадке в вагоны уже речи не было.
Когда острые страсти поулеглись, нам объявили, что до исправления всех повреждений нас отправить невозможно, но постараются к завтрашнему дню привести всё в порядок и провести эвакуацию. Погрузочные площадки надо освободить – за ночь должны убрать разрушенное и подготовить новый состав для эшелонирования. Обещали сделать всё, чтобы нас поскорее отправить, Новый сбор назначили на завтрашнее утро. Кто живет близко, может переночевать дома. Кто живет далеко, если невмоготу, может ночевать в траншеях и щелях, которые во множестве отрыты в ближайшем – через дорогу – сквере.
Нам с мамой - далеко и невмоготу. Нам – в сквер. Покормили, обласкали, убаюкали Сашеньку. Вечер прошёл спокойно, но всё равно напряжённо. Зато с наступлением темноты – беспрерывные массивные налёты авиации, бомбёжки, сирены и ещё то, чего до сих пор не было – пожары. Горело где-то в районе заводов, возможно и сами заводы – то ли наши оставлять не хотели, то ли немцы подожгли. Запах гари, дым, яркие в полнеба вспышки пламени. Ощущение загнанности, беспомощности, осознание бездомности, беззащитности, неопределённости. Тоска... и злость. Ох, какая злость! Никогда такой не испытывала. Безразмерная злость, И беспомощная...
А когда мама, измученная сомнениями и событиями до предела, даже просила: «Давай вернёмся. Мы не выдержим», я ей твёрдо сказала, что теперь ни минуты не сомневаюсь, что нам нужно уехать. Перед глазами снова вид умирающего окровавленного малыша с оторванной ножкой и закатившимися глазами. И так старавшийся прицельно, метко и продуктивно стрелять в ошалевшую, беспомощную толпу женщин и детей немецкий самолёт. И если бы я была одна, я бы действительно вернулась, но не за спасением, а для лютой мести даже ценой жизни. Верьте, я так искренне чувствовала. Ведь это нелюди!
В сквере, где возле одной из траншей ждали утра мы с мамой и Сашей, было много таких же, как мы. Мало кто спал этой ночью.
Свободное копирование
