Беспредметная тоска приходила, впрочем, редко. Гораздо чаще являлась какая-то отвага, желание испробовать на чем-нибудь свою свободу и свои душевные силы... Взобраться на церковные хоры, когда, бывало, идешь в лазарет (есть и другая дорога) -- и остаться на хорах одной, совсем одной... Это мы любили. Церковь пуста и темна; одна лампада пред иконостасом, ни шороха, ни звука... А там, за церковью, "верхний" лазарет, совсем необитаемый, куда помещают больных только во время эптдемит. Вот и "мертвая комната" со столом для покойниц. Чтобы спуститься в нижний лазарет, надо идти иимо... Идешь, а в душе разливается какая-то гордость...
Свободу свою мы пробовали беспрестанно. Сбегать в дортуар между переменами учителей, и вообще в неположенное время, было у нас первым удовольствием. Иногда так, ни за чем, лишь бы сбегать. Шестьдесят ступеней по чугунной лестнице были нам нипочем. Помню однажды я провела критические минуты. Трое нас забрались и еще в дортуар Анны Степановны. Она была не дежурная. Вдруг совсем неожиданно скрипнула ее дверь. Мы юркнули под постель. Рядом со мной очутилась моя приятельница, Олимпиада Митева. Она была огромного роста, и прозывалась Большою Лапой. Юркнув, она забыла о своих длинных ногах, которые остались наружи. Анна Степановна вошла, и как она вас не приметила, не понимаю. Она открыла дортуарный комод с бельем, и стала считать его. Мы лежали. С невероятным усилием, чтобы не изменить себе, Лиза подобрала наконец свои ноги. Три четверти часа прошли таким образом. Мы задыхались.-- "Лиза, я умру", прошептала я в ужасе.-- "А разве я на розах лежу?" отвечала она, я чуть мы обе не покатились со смеху... Но, слава Богу, Анна Степановна в эту минуту удалилась.
Свободное копирование
