Я хочу вновь вернуться к недописанным страницам жизни в Гудермесе.
За месяц пребывания в запасном полку из нас должны были подготовить полноценный фронтовой резерв, что было непросто в обстановке полной неразберихи и неорганизованности, царившей здесь с первого и до последнего дня.
Запасной полк находился всего в нескольких километрах от центра городка. Жили мы в холодных, не отапливаемых казармах, отчего круглые сутки не снимали с себя верхнего обмундирования. В казармах спали на примитивных, сплетенных из веток, нарах. Они часто ломались, и приходилось нарядом ходить в ближний лес за заготовкой веток, чтобы заделывать дыры.
Ночью в казармах наступала темнота, из-за отсутствия электрического света — не было специалистов, умеющих отремонтировать единственный движок. Пользовались керосиновыми коптилками. При мерцающем свете коптилки прямо на нарах разделывали селедку. Ужин ожидали с нетерпением, и селедка с черным ржаным хлебом уничтожалась в мгновение ока.
Обедали, в так называемой «столовой», на открытом воздухе под навесом, за временно сколоченными из веток столами. Но Гудермесский борщ запомнился, — такого наваристого, жирного и вкусного я нигде не пробовал!
Событиями в жизни были письма от родных. Они перечитывались многократно, их содержание я знал потом уже наизусть.
После отбоя взбирались на нары, в кромешную тьму казармы, чтобы уснуть. Сознание однако продолжало работать, и перед глазами возникали видения из прежней домашней жизни, незабываемые дни, проведенные с Асей. Но усталость брала свое, и казарма засыпала.
Кроме ежедневных занятий военной подготовкой — умению ходить строем и выполнять команды, случалось ходить в наряды для исполнения различных хозяйственно-ремонтных поручений, чистить картошку и мыть котлы. После двухнедельной строевой подготовки я был направлен в команду ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь). Там мы должны были ознакомиться с основными правилами службы наблюдения.
Команда находилась в пригородном совхозе. Красноармейцев, приписанных сюда, размещали у кого-либо из жителей совхоза. Домик, куда нас направили, принадлежал молодой женщине с двумя детьми. Она приветливо встретила нас. Удивила чистотой и порядком, беленьким телком, который чувствовал себя равноправным членом семьи. Об этом приходилось читать только в книжках о трудной крестьянской доле в дореволюционной России. А тут, на тебе, — телок в доме и в наше время!
Комната была натоплена. Мы разделись. Домашняя обстановка располагала к отдыху на чисто вымытом полу.
Хозяйка суетилась у печки, к столу принесла квашеной капусты и огурцов, нарезала хлеба и пригласила нас к столу.
Стали «вечерять» все вместе. Ребятишки исподлобья поглядывали на нас, но видно было, что они довольны нашим присутствием. Хозяйка чистила картошку и нам предложила.
Пусть простят меня люди за это откровение, но вкусная, рассыпчатая горячая картошка с капустой у доброй хозяйки была для нас незабываемым угощением, ничего подобного мы и не мечтали получить на ужин. Это говорило о том, что жили мы в Гудермесе на скудном пайке и радовались любой возможности что-либо перехватить.
Из службы воздушного наблюдения, уже незадолго до отъезда на фронт, нас определили в стрелковую часть, где впервые за все время получили возможность, наконец, познакомиться с боевым стрелковым оружием — трехлинейной винтовкой и новыми автоматами отечественного производства.
Ходили несколько дней на стрельбище и упражнялись в стрельбе. Хотя как можно назвать упражнением стрельбу, когда за несколько дней мы получили не более десятка патрон на каждого? Стрельбы прошли на таком же уровне, как и вся подготовка. Не помню, чтобы результаты ее кого-то интересовали или беспокоили.
Слово «подготовка» плохо вязалось с тем, что происходило с нами на самом деле. Бритоголовые новобранцы не задумывались о том, что все должно быть организовано по-другому и, если подготовка проходит именно так, то, значит, что-то тут неправильно, ведь так не должно быть, так нельзя!
И вот после окончания стрельб и нескольких дней затишья нам было объявлено об отправке на фронт.
Привели нас в баню, где мылись долго и охотно, получили новенькое обмундирование, ботинки с обмотками, шинели, а также — примета приближающегося фронта — «медальоны смерти», где указывались фамилия, имя, отчество, год рождения, воинское звание и подразделение.
250 человек, нас зачислили в маршевую роту, и после оформления необходимых для действующей армии документов передали в распоряжение сопровождающей команды. Роту отправляли для пополнения людских резервов, но куда именно, никто не знал.
Тогда я еще мало разбирался в том, что происходит. Но время быстро научило нас, помогло разобраться в том, что происходило в нашем запасном полку и в том, в качестве кого нас отправляли на фронт.
Что же за пополнение мы из себя представляли?
Подготовка на скорую руку, «тяп-ляп» приносила свои гнилые «плоды» — людей отправляли на тяжелые участки, где немцы легко и без особых потерь проходили нашу оборону, а наши части все дальше и дальше уходили на восток.
Большие потери при отступлении, миллионы пленных продолжали требовать все новых и новых резервов. А начальники, ответственные за резервы, рапортовали наверх о своевременной подготовке и отправке резервистов, совершенно не задумываясь ни о качестве этой подготовки, ни о резервистах как о живых и хотящих жить людях. У нас не было даже самого обыкновенного солдатского оружия — винтовок и боеприпасов к ним. Мобилизационная машина работала на холостых оборотах, и только гнала количество.
Свободное копирование
