Книжка 57. Тбилиси —Баку — Загульба — Пицунда.
Подделка под народную мудрость: «Зарезанный поросёнок чище живого».
* * *
Купались в Урупе и Кубани. Реки быстрые и очень грязные. Вылезаешь на берег, а глаза словно тушью подведены.
* * *
Тбилиси. С Яном Гореловым, Юрой Мосешвили и Анзором Габиани ходили к замечательному человеку Аркадию Вахтанговичу Ревазошвили, коллекционеру старинных шарманок. Он на них играет и водит медведицу Машу со смущенным, потупленным взором совершенно человеческих глаз. Пили чачу и вдосталь крутили шарманки.
* * *
Вахушти Котетишвили (переводчик, знаток персидской поэзии и грузинского фольклора, профессор Тбилисского университета) повёз нас на банкет к своим студентам, которые его обожают. Во главе стола сидел тамада — пожилой человек, который провозгласил тост в мою честь. Из его слов явствовало, что я — лучший в мире журналист, равных мне просто нет. Подогретый вином, в конце вечера, когда гости стали разбредаться, я подошёл к нему и сказал с улыбкой, что, в принципе, со всеми его определениями я согласен, но как он догадался, что я столь велик? Он тоже засмеялся, а потом сказал:
— Послушай, в мире столько грязи, и люди такие злые вокруг, что человеку иногда хочется, чтобы о нем сказали добрые слова. Действительно, я не читал тебя, но Вахо сказал мне, что ты хороший журналист. Ну, я немного добавил... И что? Нам всем было приятно, что такой человек сегодня с нами, и тебе было приятно тоже, что ты среди добрых людей...
Если подумать, в этом что-то есть. Как замечательно перекликается с булатовским: «Давайте говорить друг другу комплименты...»
* * *
Вахушти организовал поездку в Хевсуретию. Хевсуры живут в горах весьма обособленно. Одна черта отличает хевсуров от всех народов мира: во время застолий они ведут между собой поэтические поединки, разговаривают стихами. Исследователем их фольклора был ещё отец Вахо — Вахтанг Котетишвили, знаменитый грузинский просветитель, расстрелянный в 1937 г. Как сын Вахтанга, Вахо пользуется огромным уважением в Хевсуретии, часто там бывает. В один из приездов он обнаружил мальчика, наделённого удивительными филологическими способностями. Он отлично знал не только грузинскую и русскую поэзию, но вообще вполне зрело разбирался в мировой литературе. Вахушти забрал его в Тбилиси и стал готовить к поступлению в ТГУ. У этого юноши был очень хороший аттестат, но он не знал ни одного иностранного языка, просто в его деревне не было преподавателей иностранных языков. Старики говорили Вахо, что ничего не выйдет, что ни один человек из их деревни не учился в ТГУ, видно не суждено. Но Вахо решил иначе. Он хорошо знал немецкий язык, сам переводил Райнера Рильке и Фридриха Дюрренматта, и за три месяца натаскал юного хевсура так, что тот получил прочную тройку по немецкому. Старики сказали: «Да, он поступил в университет, но ему помог Вахушти. Скоро его выгонят...» Но его не выгнали! Парень перешёл на второй курс, и по этому как раз поводу и устроили в деревне пир, на который пригласили Вахушти, а он пригласил нас.
* * *
Ещё до пира Вахушти предупредил меня, чтобы с выпивкой я не торопился, благо, что хевсуры, в отличие, скажем, от кахетинцев, и не настаивают, чтобы гость непременно пил. В горах виноград уже не растёт. Тут готовят ячменный самогон, очень крепкий, но они специально разбавляют его, чтобы люди за столом быстро не хмелели. Им нельзя хмелеть, потому что все они принимают участие в своеобразном поэтическом соревновании. Вот один начинает: «Дружище, я вижу, что ты уже проколол новую дырку на своём ремне. Ведь жена подарила тебе уже трёх сыновей. Неужели ты хочешь подарить ей дочь?» Второй ещё что-то добавляет, «дружище» отвечает и пошло-поехало! Абсолютно доброжелательно, весело. Языка я не знаю, мне урывками переводит Вахо, но я слышу речитатив, это — стихи!
* * *
Вахо сказал старикам, что мы хотим побрататься. По местным обычаям это очень серьёзное решение. «Братья по крови» исповедуют такие законы: «Мой отец — твой отец, моя мать — твоя мать, мой сын — твой сын, моя дочь — твоя дочь, моя жена — твоя сестра». И это незыблемо на всю жизнь! Ночью старики препроводили нас в какой-то большой, мрачный дом. Женщины не допускались. Сначала шли какие-то речи, которых я не понимал. Потом из глубины дома вынесли роскошный, с ножнами, инкрустированными камнями, кинжал, и самый уважаемый старик порезал нам правую руку между большим и указательным пальцами. Мы с Вахо потёрлись ранками, чтобы кровь наша смешалась. Потом принесли тоже огромный, старинный, отделанный серебром рог с самогоном, мы с Вахо накапали туда своей крови и выпили. После чего ранки нам прижгли махоркой. Теперь мы с Вахушти братья!
(Маленький шрам на руке не зарос. Я смотрю на него и вспоминаю те благословенные дни в деревне Джуту в Хевсуретии. Почему так устроено, что человек чаще всё не осознаёт, что он переживает одни из счастливейших минут в своей жизни, которые останутся с ним до конца его дней? А, может быть, в этом есть некий недоступный нам смысл: не осознавать?)