Евтушенко для меня человек загадочный. Иногда он вызывает неприязнь своей нарочитостью, каким-то провинциальным пижонством. Но чаще он меня интересует, и я с любопытством разглядываю его. Сегодня это, пожалуй, самый известный поэт мира. Его читают более чем на ста языках и знают больше, чем Пушкина или Байрона. Как бы мы к нему ни относились, он — явление. Очевидно, феноменально честолюбив. Если Ромео — это любовь, Отелло — ревность, то Женя — это честолюбие. Но вряд ли это большой грех. По-настоящему, я думаю, его интересует только он сам и то, что получается, когда окружающий мир прокручивается через его «я», как через мясорубку. Но хорошо это или плохо, я не знаю. Было бы примитивным объяснить всю ту глобальную популярность, которая у него есть, лишь его эпатажем. Сама личность Евтушенко крайне затрудняет объективный разбор его творчества, да я и не припомню попыток такого разбора: его или бранят, или хвалят. И то, и другое в равной степени идет ему на пользу. Думаю, он так рассуждает: «Важно, чтобы о тебе говорили, а что говорят, да не всё ли равно?»
Редко можно встретить писателя, мнение о котором было бы столь противоречиво. Одни утверждают, что он — наёмный агент КГБ, и все его письма протеста и левые выступления санкционированы комитетом. Это, как мне кажется, безусловно несправедливое обвинение якобы подтверждается тем, что при всех своих прегрешениях, подчас весьма сурово оценивавшихся, он всегда выходил сухим из воды, а если и подвергался остракизму, то на сроки несравненно более короткие, чем другие литераторы, грехи которых были куда меньше. Другие говорят о нём, как о народном трибуне, певце обездоленных, неподкупном рыцаре. И эта крайняя точка зрения, я думаю, тоже неверна. Длинная «Волга», тяга к сильным мира сего и радостям обеспеченной жизни не позволяют делать из него «защитника обездоленных».
Он неоднозначен. Он мог (я слышал от очень многих людей, но сам его не спрашивал) послать записочку Хрущёву с признанием в любви, но он же тому же Хрущёву врезал за Эрнста Неизвестного. Когда Хрущёв сказал об Эрнсте: «Горбатого могила исправит», Евтушенко мгновенно отпарировал:
— Кажется, Никита Сергеевич, уже кончилось то время, когда горбатых исправляли могилами...
Вчера наблюдал его в ЦДЛ. Молодёжный клуб пригласил его читать стихи. Он пришёл, сел на виду. Вельветовые штаны, полусапожки из нерпы, голубой пиджак. Достал из большого пузатого портфеля толстую тетрадь в клеёнчатом переплете, полистал вперёд-назад...
— Я написал много стихов. Это — испанский цикл. В прошлом году я был в Испании. Два месяца... Даже не знаю, что вам и прочесть...
Он прочел стихи о барселонской улочке, «Чёрные бандерильи», «На смерть Лорки», стихи о варьете стариков и шуточные стихи «Нерон». Мне понравилось не всё, но «Чёрные бандерильи» и «На смерть Лорки» очень понравились. Читает он отлично, без того волчьего подвывания, с которым обычно читают поэты. В нём врождённый артистизм и редкостная способность затенять голосом слабые места в стихах и, наоборот, высвечивать сильные.
Ещё до чтения стихов говорил о молодой поэтессе Надежде Мальцевой. Он прочел 100 её стихотворений из 700 написанных и, по его словам, «порадовался». Рекомендовал пригласить её в клуб и устроить разбор её стихов.
— Я давно уже говорю, что наш ЦДЛ превратился в «нарпитовское» и зрелищное заведение. Мы мало спорим о жизни, мало читаем. Вот, может быть, вам удастся сделать такой клуб...
Говорил без рисовки, не тоном «мэтра», но с лёгким кокетством: «Нам, старикам, это уже не под силу...»
Свободное копирование
