Москва, 28 сентября 1931 года.
Пасмурно. +3. Идёт мелкий снежок. Днём снег пошёл хлопьями — и сильный. Но, касаясь земли, тает. Это первый снег, большого мороза ещё не было. В нашей мастерской топят железные печки — буржуйки.
Во время перерыва Догонин (бригадир) затеял разговор о публичных домах. Он говорил отчасти со смаком, что совершенно не подходит к нему. Он по виду уже старик (ему лет 45), бледный, худой, как будто горбатый, слабый. Мясо и рыбу он не ест с детства по религиозному убеждению, и говорит, что его даже тошнит от мяса. Разговор начал с его приезда в Москву в 1911 году. Потом перешёл на публичные дома. Говорил о том, что в иных домах при входе висят снимки (портреты) проституток, и каждый, кто хотел — выбирал по своему «вкусу» и нажимал кнопку под портретом, и на его зов выходила нужная проститутка. Он говорит, что зря их отменили (публичные дома), так как можно было за небольшую плату наслаждаться несколько часов, и заражения сифилисом или ещё чем-нибудь в этом роде быть не могло, так как их часто осматривали врачи, и хозяйка специально держала их для (этого дела).
Его рассказ больше всего понравился Анатолию Андрианову, пареньку лет 18-ти, чумазому, с виду хулигану, но по-настоящему он хороший парень, с которым можно жить в ладу. Этот Анатолий говорит, что обязательно (соблазнит) какую-то евреечку из конторы, что он уже несколько раз (соблазнял) каких-то своих знакомых девчат со двора, рассказывая всё в подробностях. От него этого ожидать можно. Наши фабричные «девчата» привыкли к таким разговорам при них, и не обращают на это внимание. Одна дамочка, лет 30-ти, начала говорить, что от всего этого достаётся только девчатам, что ребята только смеются. На это Анатолий ответил, что виноваты сами девчата.
Свободное копирование
