Впрочем, должен сказать, что с Милюковым Гукасов боролся из рук вон плохо. Дело в том, что богатство он получил по наследству, сам же был дельцом мелкотравчатым, которым владела всего одна страсть: жадность. "Возрождение" приносило ему в день тысячу франков убытка — сумма в то время внушительная, хотя для него лично и не очень существенная. Этот убыток буквально бесил его. Но ему никогда не приходило в голову, что, пожертвовав на первых порах еще большей суммой, он мог бы переманить лучших милюковских сотрудников. Вместо этого он из года в год платил все меньше своим; так что многие из них (например, Бунин, Тэффи) перешли к Милюкову. Следует, однако, отметить, что и своих разговорах с ними он проявлял своеобразную "заботливость".
Так, у полуслепого поэта Горянского, вечно голодного, вечно оборванного он осведомлялся не раз:
— Видно, мало кушаете? Опять похудели, батенька.
— Да, мало, Абрам Осипович, — отвечал тот. — Разве на то, что у вас зарабатываешь, можно накормить себя и детей?
— Мясо вряд ли каждый день потребляете?
— Где уж там, Абрам Осипович!
— Сочувствую вам, батенька, искренне сочувствую.
Ну совсем как гоголевский герой Иван Иванович Перерепенко в разговоре с миргородскими нищими…
Но Гукасов шел дальше, так как обычно заканчивал беседу нравоучением:
— Все мы должны нести жертвы. Посчитали, сколько я трачу во имя родины? Вот и вы старайтесь для родной нашей матери довольствоваться скудным своим заработком.
А иногда еще присовокуплял:
— Да у вас, батенька, и выхода нет другого. Вы уж так Милюкова в своих стихах изругали, что он все равно вас к себе в газету не возьмет.
Узнав как-то, что сотрудники "Возрождения" прозвали его "Сократом" (из-за очередного сокращения гонораров), он пришел в бурный гнев и, раскричавшись, в беседе с насмерть перепуганным редактором Семеновым наговорил немало лишнего.
— Да поймите же, — поведал он (чуть ли не с пеной у рта, как рассказывал потом Семенов), — что я каждый день трачу на вашу братию столько же, сколько на свою любовницу. Да, да на свою любовницу! Шутка ли сказать! Кажется, имею право на уважение.