К 1948 году борьба с "низкопоклонством" набрала полную силу и даже стала выходить за рамки здравого смысла. Высмеивалась, например, даже такая традиционная черта английского характера, как приверженность к пресловутому здравому смыслу. Наш классовый подход объявлялся более универсальным и прогрессивным. Стали на чем свет стоит ругать Александра Грина и любимые мною "Алые паруса" за капитана Грея, Ассоль, Зурбаган, Гель-Гью и другие имена и названия явно англо-американского происхождения. Французские булки стали городскими, сыр камамбер закусочным, кафе "Квисисана" на Невском сначала было переименовано в "Норд", а затем вскоре в "Север". Прекратил существование наш училищный джаз: во-первых, запрещенным оказалось само это слово, а, во-вторых, идеологически не выдержанным оказался его репертуар. В нем сохранялись песенки военной поры - "Русский дымок и английский дымок", "Американские бомбардировщики", "Алабама". Над этой чрезмерностью мы посмеивались. Даже ходил анекдот:
“Вы знаете, что рентгеновские лучи были известны в России еще до Рентгена?”
- ?
“Ну как же, наш русский Иван испокон веков говорил своей жене: "Я тебя, стерьву, наскрозь вижу!"
Тем не менее, все эти постановления ЦК и основополагающие статьи "Правды" мне казались уместными. В них было некое подобие рационального зерна, а, следовательно, и правды, пусть даже только частичка ее. Действительно, мода шла из Парижа еще до революции и до войны, вообще, из-за границы; джаз тоже оттуда; фокстрот, румба, танго, вальс-бостон - тоже. Да что говорить, наши "газики" были копиями американских "фордов". Теперь же, после Победы, наступает наш черед: пусть теперь они берут с нас пример. Без нас они не победили бы фашизм, это мы спасли весь мир. Будущее за социализмом! Кроме того, знаменитый Сталинский тост "За великий русский народ!" несколько освободил подавляемое ранее русское национальное чувство, и оно теперь несомненно усиливало постановления ЦК.
До войны я временами испытывал неловкость за то, что я русский: русских больше всех и мы, следовательно, больше всех ответственны за царскую "тюрьму народов". Поэтому, чтобы восстановить доверие, считал я, русские должны всем уступать: и украинцам, и татарам, и евреям, не говоря уже о грузинах, армянах, эвенках, ненцах... Их всех вместе меньше! Впрочем, мое русское национальное чувство удовлетворения было мимолетным. Я был уверен, что впервые в истории национальный вопрос в СССР решен окончательно.
Свободное копирование
