1843 года 25 марта у меня родилась дочь; крестный отец ее, Александр Дмитриевич Чертков, на другой день крестин подарил новорожденной серебряную вазу -- и вазу продали, чтобы на это жить.
Несмотря на неутомимый труд мой над переводами в разные издания и от времени до времени помощь графа Панина, порой приходилось терпеть такую крайность, что я дня по два ела только хлеб с водой, оставляя детям лишнюю тарелку супа и лишний кусок мяса от нашего бедного обеда. Новорожденная сиротка росла, -- осенью ее не стало, должно быть, молоко мое отравило -- и ее положили на стол в белой рубашечке, розовых лентах и цветах, а через три дня отвезли в Симонов монастырь, к отцу и сестре, на заработанное место. В зале прибрали, колыбель вынесли, -- чисто, вымыто, будто и не было ничего, только ладаном попахивает, да что-то холодно в груди, да как-то слишком просторно в доме. Робко смотрела я на двух оставшихся у меня сыновей. Сердце, напуганное утратами, дрожало и за них. На них сосредоточилась вся любовь моя, все заботы мои. Оставляя на свою долю труды и лишения, старалась сделать жизнь их по возможности так радостной, чтобы они, обращаясь к своему детству, встречали только улыбающиеся дни и исполненные бесконечной любви взоры матери; таким образом, жизнь наша текла вместе, но по двум параллельным линиям.
Многие из знакомых посещали нас, чаще всех бывали Елизавета Григорьевна Черткова, Луиза Ивановна и Саша.
Свободное копирование
