В июне 1956 г., не помню точно, какого числа, меня вызвали на бюро Самаркандского обкома КП (б)Уз. для рассмотрения моего дела. Первый секретарь обкома предложил мне рассказать, в каких условиях я попал во вражеский плен. Но когда я начал рассказывать об обстановке, при которой большие воинские соединения (не стал говорить - армии!) оказались в окружении, что в боях по выходу из него я был ранен, контужен и захвачен в плен. Здесь, в отличие от Комиссии партийного контроля Политуправления ТУРКВО, меня прервали: мол, нельзя рассказывать такие вещи, это представляет военную тайну. Я ответил, что без такого рассказа трудно будет представить, как случилось, что я оказался во вражеском плену. Все же мне не дали нарисовать полную картину окружения и ликвидации наших соединений. Тут кто-то стал расспрашивать: а почему так долго был в плену, какие меры были предприняты по выходу из плена и т.д. Но я не успел ответить, как председатель Самаркандского совнархоза, бывший секретарь Самаркандского горкома тов. Кузнецов энергично запротестовал:
- Я предлагаю прекратить этот допрос и восстановить тов. Акопова в рядах членов КПСС!
- Возражений нет? - спросил первый секретарь. Возражений не было.
- Вы свободны, - заключил первый секретарь обкома, и я покинул это заседание, которое положило конец моим мытарствам.
В партбилете мне все-таки записали два перерыва. Партследователь уверял меня, что лучше повторно подать заявление о снятии перерыва, а пока вы ведь все равно восстановлены со старым стажем, с августа 1925 года. Я долго думал над вопросом о подаче нового заявления в отношении перерывов, но побоялся, что не выдержу новых напоминаний о тяжелом пройденном пути. Достаточно сказать, что до 1958 года почти не было такой ночи, чтобы мне не снились кошмары плена, ужасы немецко-фашистских лагерей. Эти кошмары в основном прошли в середине 60-х годов, но и позже, время от времени, они мне снились! Стоило ли вновь теребить мои душевные раны? Тем более, что встал вопрос о возвращении в Альма-матер - Кубанский медицинский институт. И я окончательно отказался от дальнейших апелляций.
Примечание А.И.Акопова. Здесь не хватает пояснений об очень важном: именно политическая конъюнктура после смерти Сталина, закрытое письмо ЦК и ХХ съезд решили этот вопрос (в частности, и восстановлением в партии И.Э.Акопова) в принципе. Закрытое письмо ЦК КПСС членам партии о злоупотреблениях Сталина (тогда еще говорилось: "об ошибках") было направлено в первичные партийные организации примерно за три месяца до ХХ съезда. Интересен эпизод с чтением этого письма, которое принес к нам домой из райкома секретарь парторганизации музыкальной школы, где работала мама, Багдасаров - до того, как отнести его в свою парторганизацию для обсуждения. Было это примерно в феврале 1956 года, утром, часов в 11, когда старший брат был на занятиях в мединституте, а я дома, так как учился во вторую смену. Отец, взяв в руки эту красную брошюру, скривился в улыбке и с иронией произнес: "Ты что ж, это мне, беспартийному, доверяешь?", на что Багдасаров сказал: "Вот вы и есть настоящий коммунист!". После этого отец стал читать маме и Багдасарову текст закрытого письма ЦК о злоупотреблениях сталинского времени, культе личности и пр. Он читал громко, с большим вдохновением и наслаждением, не заботясь, как это было раньше, выгнать меня с опасением, что младший сын услышит "опасный" текст. Я слушал потрясенно, не осознавая реальность произносимых слов. Как воспринять это - после "светоча", "отца всех народов", "любимого вождя", которому все обязаны жизнью?
Свободное копирование
