Дождь не переставал, но теперь шел прерывисто и мелкими каплями. От холода мы дрожали, зуб на зуб не попадал. Утомление и голод нарастали, но все же они были на втором плане. Главным было не схватить воспаление легких, не погибнуть от холода. Впереди была деревня, теплый кров, хлеб, которые манили нас к себе. Но... там могут быть немцы или западно-украинские эсэсовцы, тогда мы погибли, и принятые нами муки и страдания окажутся напрасными. Но если не заходить в деревню, то все равно погибнем, не выдержим! А может, нет в деревне немцев, и стоит зайти туда, рискуя жизнью?! Так обсуждали мы наше безотрадное положение. Решили все же приблизиться к деревне, но ждать сумерек. Холодно и голодно, тревожно, но ждать надо!
Наступили сумерки. Мы медленно входим на окраину неизвестной деревни. Дождь продолжает моросить, на улицах грязь, лужи. Мы не хотим стучаться в дома, боясь встретить немцев, и рассчитываем у входа в деревню кого-нибудь увидеть и расспросить обо всем. Но кругом ни души. Шаг за шагом, добрались до центра. Вдруг увидели, как в глубине двора, у окна горит лампа, за которой сидит кто-то в штатском и читает газету. Мы с Исмаилом переглянулись. Решили рискнуть. Ноги несли нас к огоньку, а в головах опять сомнения - не националист ли, не эсэсовец в штатском, а еще кто в доме, кто знает? Так и не решились, отошли от двора снова на улицу. Здесь опять безлюдно. Мы движемся все дальше и дальше. "Да, так мы совсем выйдем из деревни", - заметил Исмаил. Тем временем мы действительно подошли уже к противоположной окраине деревни. Вдруг промелькнул перед нами мальчишка: "Какая это деревня?" - спросили его. Он оглядел нас с ног до головы и брякнул: "Тырава-Сильна!" Эта была украинская деревня, недалеко от Перемышля. Мы собирались расспросить мальчишку и о другом, но он исчез. Потеряв надежду на новую встречу, выбившись из сил, решили рискнуть: подошли к последнему дому в деревне и крикнули: "Хозяин!"
На наш зов выскочил какой-то быстрый, смотрящий во все стороны, молодой человек и спросил на украинском языке: "Кто Вы, откуда, что от меня вам надо?" Следя за его быстрыми движениями, рискнули:
- Мы пленные, бежали из лагеря, просим продать нам хлеба покушать и немного про запас.
- Продать, не продам, кто же теперь продает, - ответил он, - но вынесу вам кусок хлеба.
С этими словами, он вошел в дом и скоро вернулся с ломтем хлеба весом около 600 граммов и подал нам. Поблагодарив его, мы стали просить продать нам хотя бы буханку хлеба, чтобы несколько дней прожить в лесу. В наших карманах были 800 польских злотых, 600 советских рублей и 13 немецких марок (что строжайше запрещалось хранить в плену!). Ни польские злотые, ни советские рубли он не захотел брать, а когда предложили немецкие марки, он громко засмеялся. Тогда я полез в карман, достал оттуда единственно ценное мое имущество немецкую опасную бритву "Золинген" с красиво отделанной ручкой и предложил поменять на хлеб и яйца.
- Что Вы просите за Вашу бритву? - спросил хозяин дома.
- Буханку хлеба и 15 яиц, - ответил я.
Он вновь вошел в дом, вынес буханку хлеба и яйца, в которых мы особо нуждались, так как мы давно не получали даже минимальную норму белка, так что уже страдали от белковой недостаточности. Пока мы вели торг с молодым человеком, вокруг нас собрались женщины, соседки по этому дому. Узнав, кто мы и видя наше жалкое положение, они проявили к нам сочувствие. Тогда мы стали просить их помочь нам с ночлегом, устроить нас хотя бы где-нибудь на сеновале. Но все испугались. Одна из них, самая пожилая, сказала:
-- Нет, этого не можем сделать! Завтра придут немцы, узнают, перестреляют наши семьи и сожгут дома. Не обижайтесь на нас, у нас семьи, малые дети!
Никто не позволил нам переночевать, хотя бы на сеновале, в сарае! Так фашисты насмерть запугали каждого, кто дает приют погибающим! Покупатель бритвы также выразил нам сочувствие, но при этом сказал, что никто нас не сможет пустить ночевать. Потом, пожалев, посоветовал зайти к местному учителю.
- А он не передаст нам немцам? - спросили мы.
-- Что вы, он этого не сделает, - сказал тот с уверенностью, - он хороший человек.
Свободное копирование
