Духота и жажда мучили нас, как и недостаток воздуха, двери наших вагонов открывались в сутки лишь один раз на несколько минут. И тогда мы должны были успеть и напиться и совершить естественные отправления. А это удавалось не всегда и не всем. После нескольких суток мучений двери вагонов вдруг открылись. Сотни ремней и деревянных колодок были брошены немцами прямо на перрон. Каждый из нас стал искать свой ремень и колодки, отобранные на время следования в пути во избежание побегов. Перед нашим эшелоном красовался одноэтажный миниатюрный вокзал, на вывеске которого мы прочитали: "Санок". После душных вагонов перед нами открылась живописная природа. Кругом было много зелени, позади вокзала виднелись небольшие горы, сплошь покрытые ярко-зеленым нарядом. Для меня это было первое пребывание в такой близости с лесом, от которого мы не могли оторвать глаз. Мы смотрели не него с вожделением и думали: "Неужели мы будем иметь счастье бежать из плена и скрываться в этих лесах!"
Позади вокзала, на небольшом расстоянии, протекала с запада на восток река Сан. На ее правом берегу, на возвышенности, красовался небольшой городишко Сан, а на левом - село Ольховцы. На западной окраине села расположился лагерь для советских военнопленных. Он был разделен на пять блоков, в четырех из них были размещены больные, а в пятом так называемые "здоровые" пленные. Этот лагерь был рассчитан на нацменьшинства, из числа которых немцы намеревались формировать национальные легионы с тем, чтобы одеть в немецкую форму с надписью на рукавах "Гот мит унз" ("С нами Бог!) на языках соответствующих национальностей и направить их против СССР. Но мы заранее знали: этому не бывать! Мы все сделаем, чтобы не допустить сколачивания из наших рядов враждебных против нашей страны легионов!
Вступив на территорию лагеря, мы узнали, что в качестве оберарцта (главного врача) здесь работает известный нам врач-австриец капитан Рихард Харвальд, который уже сделал много добрых дел для военнопленных Скробовского лагеря. Это было отрадно, так как за весь долгий плен мы не видели среди немцев ни одного, который сколько-нибудь был похожим на Харвальда по гуманному обращению с пленными. Рихард Харвальд был человеком высокого роста, стройный, несколько худощавый, краснощекий, сильно красневший, когда сердился. Мы надеялись, что он будет и дальше добр к людям и, как показало время, не ошиблись. Харвальд, увидев нас, также обрадовался нам, как старым знакомым. Он собрал врачей и стал подробно расспрашивать о специальности и наклонностях каждого. Затем провел "распределение обязанностей" между врачами и избрание старшего врача. Эту честь врачи оказали мне.
Преимущества врачей перед больными пленными состояло в том, что они помещались в комнатах по 4-6 чел., имели право носить свои сапоги, которые не заменялись на колодки, но спали на тех же двухэтажных деревянных койках (нарах) и получали ту же пищу.
Собрание врачей решило: врачом амбулатории был и остался мой земляк и однокашник по Кубанскому мединституту врач Бобырев, ст. врачом 5-го блока остался Мамедов (тот самый, который в Минском лагере так настойчиво давал понять, что не следует идти в Белый дом), врачом 1-го блока избрали Нуралиева, зав. операционной стал хирург Гельдиашвили, которого мы звали просто: "Гоги".
Пленные лагеря и лазарета были разделены на "здоровых", в том числе инвалидов, которые помещались на территории лагеря, отделенного от лазарета внутренней проволокой. Больные военнопленные были размещены по блокам, в соответствии с заболеваниями (в первом - инфекционные, во втором - терапевтические, в третьем - хирургические, в четвертом и пятом - туберкулезные). Пятый блок находился на территории лагеря, общение с которым было свободным. Врачи жили в домике из двух комнат на территории 1-го блока (10 чел.) и 5-го блока - 4 чел.
Свободное копирование
