Шел 1914 год, началась первая мировая война, шла мобилизация в армию. Около нашей аптеки собралась тысячная толпа, ожидавшая своей очереди на "жеребьевку". Среди них был двоюродный брат матери Левон Казарян, чуть ли не первый коммунист-подпольщик Кагизмана, впоследствии ставший Народным комиссаром почт и телеграфа ("Наркомпочтел") Армянской ССР.
В Кагизмане люди жили не роскошно, но и не бедно. Например, мой дедушка Екя-Мкртыч в личной собственности имел сад, о котором я уже упомянул. Половина территории сада - это крутой склон, на котором дед сеял ячмень, а когда он поспевал, едва удерживался на ногах, чтобы косить его. В это время наша семья имела корову, которая находилась в саду деда. Как-то она споткнулась, покатилась по крутому склону и погибла. У деда было несколько ослов, два или три мула, на которых он навьючивал фрукты и возил для обмена на муку, зерно и другие сельскохозяйственные продукты в ближайшие населенные пункты.
В этот же год меня впервые повели в армянскую школу, возле церкви. Я учился там не более полугода. Затем мои родители решили отправить меня в г. Батум, желая устроить меня в гимназию. Меня сопровождала сестра моей матери Рипсиме. Из Кагизмана до Карса ехали на подводе, а из Карса на поезде через Тифлис доехали до Батума. Там мы остановились у армян, знакомых нашей семьи. В первый же день я был в восторге от всего, что видел в городе, но особенно батумским портом, где стояло много пароходов. Пока моя тетя разговаривала с хозяйкой дома, я, недолго думая, побежал в порт и оказался там "вне времени и пространства". Сколько расхаживал там среди спешивших людей и любовался пароходами, я не знаю, но вдруг увидел, как издали заметила меня хозяйка квартиры, у которой остановились. Она буквально бежала ко мне, смеясь и плача:
-- Куда же ты убежал, ничего не сказав нам?
А зачем мне было говорить, если я почти наверняка знал, что не пустят?!
Тем временем стало известно, что условия поступления и подготовительное отделение гимназии и моего содержания в Батуме не по карману нашей семье, и через несколько дней мы вынуждены были вернуться в Кагизман. Я был очень огорчен таким оборотом дела, но моя тетя для утешения купила мне гимназическую фуражку, которая вскоре слетела у меня с головы, когда я на пути от Батума до Тифлиса, высунувшись из окна вагона, любовался пейзажами удивительной красоты. Я был в отчаянии, кинулся к стоп-крану, чтобы остановить поезд, но взрослые остановили меня. Я был страшно огорчен такой потерей, но огорчения в этом возрасте быстро забываются.
Я вспоминаю, что всю дорогу от Кагизмана до Батума и обратно основное наше питание было взятое еще из дома кислое молоко, смешанное с пчелиным медом; оно изрядно нам надоело, но зато было экономно и гигиенично.
Свободное копирование
